Е. Холмогоров. Кочующий класс

23.07.15
Егор Холмогоров
ИЗВЕСТИЯ 

Публицист Егор Холомогоров — о новом двухпартийном консенсусе «имени Иуды»

Егор Холмогоров. Фото из личного архива

Махинатора средней руки с Земли, показавшего некоторую лидерскую хватку, принимают в трансгалактическую элиту, направляя в качестве начальника планеты медуз с метановой атмосферой. Герой охотно соглашается переквалифицироваться в медузы, поскольку всем его существованием движет жажда власти. Неважно, где и над кем, — среди медуз, пауков, или бактерий на помойке, — главное, быть первым.
Этот фантастический образ из повести Михаила Харитонова «Успех» довольно точно передает ситуацию, сложившуюся вокруг всё новых и новых «интернациональных» назначений на Украине, так резко контрастирующих с недавней ультранационалистической фразеологией украинского режима (впрочем, изрядно поблекшей после разрыва с «Правым сектором»).

По первости грузинские политические гастролеры во главе с Михаилом Саакашвили вызывали лишь издевательскую ухмылку: майдан, оказывается, стоял за кабинеты для выгнанных из Грузии чиновников. Но когда вслед за отставным грузинским диктатором в поход за креслами под трезубом отправились российские оппозиционные политики и активисты, то стало понятно, что перед нами определенная политическая технология.

Вашингтонские опекуны формируют кочующий политический класс, который будет универсально применим для контроля за любой страной на постсоветском пространстве, а там, глядишь, и за его пределами. Ничего, что пока этот класс больше напоминает цыганский табор. Для отдаленной заморской провинции Американской Империи — в самый раз.

Украина, чтобы не воображали там украинские националисты, есть построссийское образование, необходимое для воздействия на Россию — причинения ей всяческих реальных и символических неудобств. И, конечно, таким образованием на низовом уровне может управлять только колониальная элита, заточенная под причинение тех самых неприятностей. Тут неприемлема никакая идея «почвы», даже в самом примитивном варианте «хохляцкой хитрости», стремящейся урвать кусок под помидоры. Неприемлема даже попытка превратиться в «стационарного бандита» как пытался поступить отставной олигарх Коломойский.

Только кочевники, только гунны и печенеги. «Диким Полем взяла — Диким Полем и оставлю», — точно говорит Украине мать-история.

Поэтому невероятно глупо выглядят упреки российской общественности в «измене родине», адресуемые к назначенной замом Саакашвили Марии Гайдар. Какая уж Родина у человека, являющегося воплощением политического кочевничества? Юность в Боливии, наезд в Кировскую область, отъезд в Америку, внезапное появление в Москве, попытка получить гражданство Израиля. Среди этого планетарного коловращения залет в Одессу вполне может оказаться краткосрочным жизненным эпизодом.

Российские оппозиционеры всегда считали себя «гражданами мира», вписанными в «международную элиту». Чаще всего — без особых на то оснований и на ролях шестерок, но тем важнее для них — получить хотя бы небольшой пример возможности использования в качестве имперских чиновников, пусть в самой завалящей стране.

Поэтому, если вакансии откроются, мы можем одним махом лишиться большей части нашей псевдонесистемной оппозиции. Впрочем, это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Впрочем, сама по себе оппозиционность не важна. Важен сам принцип кочующего класса, который воспринимает себя как транснациональную элиту с общими моделями поведения и общими ценностями, которые один вполне системный российский политолог на днях выразил в формуле «монетизация власти».

Мол, все элиты во всем мире, от могущественных «эль президенте» до самого скромного политконсультанта, хотят лишь двух вещей: власти и возможности эту власть монетизировать.

Мол, главное — это править людишками и уметь их вовремя и задорого продать. Любые разговоры об общественном благе и национальных интересах — это способ купить у народа поддержку своей власти. Если ее можно купить проще, через централизованную волю всемирной империи, то с народом морочиться и не надо.

Эта своеобразная политическая философия привела мне на ум Ивана Мазепу (куда ж от нее деться, от Украины), который был политиком, практиковавшим именно эту модель. Сперва он был безгранично лоялен Петру, готов ради него на любые преступления. Но эта лояльность щедро оплачивалась российским самодержцем — Мазепе дарились многочисленные имения, тысячи душ крепостных (причем не только в Малороссии, но и в Великороссии).

Щедро раскормленный этими подарками гетман уделял часть подвластной стране — большинство дошедших до нас малороссийских памятников того периода сопровождены табличкой «Построено (или перестроено) на средства гетмана Мазепы». Софийский собор в Киеве своим нынешним, прямо скажем, не древнерусским, видом обязан именно мазепинской перестройке.

Но когда пробил час, Мазепа предал и Россию, и своего благодетеля Петра, как бы тот ни был щедр. Сейчас это предательство изображается как подвиг во имя украинского национализма и Мазепу печатают на обесценившихся десятигривенных.

На самом деле договор Мазепы с Карлом XII и польским королем Станиславом Лещинским предполагал сдачу Украины как непрофильного актива назад под власть Польши в обмен на непыльное поместье в Полоцке.

«Вся Украина, включая княжества Северское, Киевское, Черниговское и Смоленское, должна вернуться под владычество Польши и оставаться под ее Короной, за что Мазепа награждается титулом князя и получает Витебское и Полоцкое воеводства с теми же правами, которые имеет Герцог Курляндский в своей земле».

Монетизация власти всегда заканчивается «Орденом Иуды».

На самом деле, никакая монетизация власти, конечно же, невозможна. Точнее, она мыслима только среди кочующих транснациональных колониальных элит, которые, конечно, никакой властью не обладают, а являются клерками, свободно конвертируемыми в ту юрисдикцию, которая больше платит.

Истинная власть есть род странного безумия. Желания увидеть мир устроенным в соответствии с той или иной идеей, образом, мечтой. Властитель всегда стремится к общественному благу. Это благо в его представлении может очень сильно отличаться от желаний общества, но ему самому оно представляется наилучшим из того, что он может дать другим. Все остальные прилагающиеся к власти приятности — возможность командовать людишками или даже их уничтожать, или возможность получить какие-то потребительские блага — вещь сугубо производная. Как только эти низшие моменты власти начинают доминировать над стремлением к преобразованию мира, власть быстро вырождается и утрачивается.

Ну а никакая «монетизация» здесь невозможна в принципе — она только для клерков.

Проблема в том, что значительная часть нашего российского политического класса — такие же клерки, которые стали бы и кочевниками, если бы кто-то сделал им по настоящему интересное предложение. В любом случае, они сами готовы будут уронить ту власть, которой пока служат, как только это будет в их меркантильных интересах.

Вопрос лишь в том, удастся ли нашей империи отстоять свой суверенитет от империи всемирной или же той удастся функционализировать и наш политический класс, превратив его в одну из орд политических кочевников.

 

izvestia.ru