16.09.14.Николай Стариков
У меня есть самые разные читатели. Одна из них прислала мне свои дневниковые записи от посещения Луганска. Этот дневник велся еще до объявления перемирия.
Моя читательница — монахиня с Украины, которая приехала на Донбасс в самое тяжелое время лета 2014 года.
Итак: Луганск, дневник одной монахини…
ПЯТЬ НЕДЕЛЬ В ЛУГАНСКЕ
Дневниковые записи. Июль-август 2014го.
Я намеренно описываю здесь только то, что видела, слышала или пережила сама, или, максимум, я +1, т.е. адекватный человек рассказывает лично мне то, что видел и пережил лично сам. Ничего из того, что «говорят», а говорят много, причем запредельно страшного, я не передаю. Для этого есть интернет. Так что если я упоминаю о жертвах взрывов, которые сама (слава Богу!) не видела, значит, кто-то из живущих в нашем дворе медработников (близко общаюсь с тремя) видел или оказывал помощь.
(Например, коллега моей хозяйки собирал останки тех одиннадцати, что погибли на остановке.)
Я не являюсь носителем какой бы то ни было идеологии или политического мнения, меня волнует только духовная суть происходящего, но и её я здесь не касаюсь. Это просто дневник свидетеля.
Фотографировала тоже только те здания, мимо которых пролегали мои ежедневные маршруты – это всего три-четыре улицы в центре, а пострадали, в основном, пригороды. Большую часть этих зданий я еще видела невредимыми. Фотографировала на телефон, так что нужно сильно увеличивать, чтобы что-то рассмотреть. Еще: на фото осколок снаряда выглядит не слишком страшно, но нужно понимать, что он тяжелый, и весь состоит из острых, как бритва, граней, еще и зазубренных. Такой осколок легко срезает взрослую ель — я это видела своими глазами — так что можно себе представить, что он делает с человеческим телом.
Ожидала увидеть серый промышленный город, но Луганск оказался симпатичным, очень зеленым и каким-то привольным южным городом, с сыплющимися под ноги абрикосами и множеством цветов. Их высаживали, несмотря на уже начавшиеся тогда артобстрелы. Вообще, при том, что город — на военном положении, (в частности, действует комендантский час), он выглядит вполне ухоженным — улицы моют поливалками, мусор вывозят, потихоньку восстанавливают висящие вдоль одной из центральных улиц трамвайные провода, перебитые и перепутанные взрывами.
Но сами эти улицы, еще по-советски просторные, почти совершенно безлюдны даже днем, и от этого как-то неуютно. Учреждения, частные фирмы и почти все магазины закрыты. На дорогах редко-редко проедет легковая машина или маршрутка. Можно увидеть и грузовик, везущий гаубицу, или даже танк. В асфальте немало воронок от снарядов, и если поднять глаза, заметишь и бреши в стенах, или выщербленный кирпич и выбитые взрывной волной стекла. На одном из пешеходных переходов кроме этого видны разложенные по асфальту уже подсохшие восемь букетов и венков, по числу погибших.
Туда, где еще недавно находился онкоцентр и окормлявшая его женская монашеская община, меня не пропустил патруль. Но узнала, что, слава Богу, сестры успели спуститься в подвал в самом начале бомбежки, и взрыв только повредил здание снаружи. Могло быть хуже, ведь там было полно лежачих раковых больных. Теперь все эвакуированы.
В этом городе я не знаю ни одного человека. Денег на гостиницу нет. Расспрашиваю дорогу у местных — которые, кстати, очень приветливы — к кафедральному собору (почему именно к нему? я не люблю соборы!), и уже через два часа у меня в кармане ключ от находящейся в двух шагах однокомнатной квартиры. Обстановка спартанская, или, правильнее сказать, советская (что то же самое), но есть кое-какая посуда, и перекантоваться, по летнему времени, можно. Жив Господь!
Вечернее богослужение начинается необычно рано, в два часа дня, чтобы люди успели добраться до дому, пока еще ходят хоть какие-то маршрутки, т.е. часов до четырех. Эстетически собор, иконы, пение не вдохновляют, но непрерывный гул канонады помогает собирать ум на молитву. Не думала никогда, что мне выпадет молиться под разрывы снарядов, но почему-то не страшно. Только если взрывается очень близко, непроизвольно вздрагиваю, как и всегда и от любого резкого звука. Местные и бровью не ведут, привыкли. Вот мама с сынишкой лет восьми, сидя во дворе на скамеечке, деловито обсуждают, из чего именно палят сейчас, и на каком расстоянии, причем мама выказывает немалые познания. В подвалы уже не лезут, смысла нет — не сидеть же там сутками. Да и как по мне — лучше на поверхности сразу, чем долгие муки под обломками.
В первую ночь было непривычно: я как-то наивно полагала, что в темноте стрелять невозможно. Какое! Пальба стояла — хуже, чем днем, но я так устала с дороги, что только один глаз приоткрою, перевернусь поудобней на проваленном диване, да и сплю себе дальше. Только один раз все же подскочила, уж больно сильное впечатление произвел рев очень низко летящего самолета и вой сирен. У нас, насмотревшихся в детстве советских фильмов о войне, в сознание прочно впечатан штамп: сирены! воздух! фашисты!
Несколько раз за эти дни слышала ГРАД — тоже не для слабонервных. Такое впечатление, что асфальт с большой высоты посыпают пятью тоннами щебёнки. В принципе, действительно похоже на град, только уж очень крупный.
Разговоры в очередях, на остановках, в маршрутках только об одном: там попал снаряд, здесь повредило здание, столько-то за день убитых, раненых. Вечером вернулась с работы моя соседка-медработник, рассказывает: только встала со своего места в кабинете, отошла в угол, как взрывной волной выбило стекла, вышибло дверь — ей ничего, а стоявших на крыльце сотрудников искалечило, молодому парню оторвало руку. Разговоры эти происходят в каком-то спокойном тоне, без истерик. Еду в маршрутке, и водитель объявляет: «оплата при входе». Пассажиры удивленно переглядываются (здесь принято платить на выходе) и весело комментируют: «боится, что нас разбомбят, и деньги не успеет собрать». Еще: ранним утром почти всегда наступает затишье, а ровно в полдесятого начинается обстрел. Все дружно смотрят на часы:
— О, проснулись, чайку попили и начали нас бомбить.
Только закончила это писать, как другая соседка сообщает: сегодня таки попал снаряд в маршрутку, убит как раз водитель, есть раненые. Еще зачем-то разбомбили дом престарелых на окраине города, тоже есть убитые и раненые.
Луганчане не сомневаются, что от них решили освободить территорию. Смотрят на это в большинстве своем философски — ну не могут же все уехать, ведь с дончанами их близко к семи миллионам.
Украинцам, живущим в безопасной — пока еще — зоне, удобно думать, что юго-восток бомбит сам себя, тем более, что СМИ всегда готовы подтвердить эту точку зрения «неопровержимыми фактами». Ну, сошёл народ с ума, разрушает собственные инфраструктуры, обстреливает случайные скопления людей, среди которых могут оказаться родные и близкие — что ж тут поделаешь, это их выбор. Ведь и унтер-офицерская вдова сама себя выпорола, как известно со времен Гоголя. Нас это не касается, мы можем спать спокойно.
Ну, а мне не спится. Каждому встреченному мной адекватному человеку — священнику, пенсионеру-военному, врачу — задаю сразу один и тот же вопрос: «скажите, Вы видели СВОИМИ ГЛАЗАМИ, чтобы город бомбили именно с самолета?»
(Мой расчет прост — у повстанцев нет самолетов, и российской авиации тоже пока в украинском небе не ухитрились заметить.)
И каждый из них, удивляясь вопросу, отвечает:
— Конечно, видел(а)!"
Милая девушка за свечным ящиком обучает меня премудростям артиллерийской науки:
— Вот слушайте, орудийный залп... считаем до шести... взрыв! Это наши. А вот залп послабее... считаем до шести... и сильный взрыв! Это по нам.
А я тихонько добавляю:
— И тоже наши.
Сегодня вдруг вспомнила, и целый день пою самую популярную в годы моего детства песню:
Тише, солдат! Слышишь, солдат —
Люди пугаются взрывов.
Тысячи глаз в небо глядят
Губы упрямо твердят:
ПУСТЬ ВСЕГДА БУДЕТ СОЛНЦЕ...---------------------------------------------------------------------------------------------------
Я очень не люблю двойные стандарты, а они сегодня применяются вовсю. Не признаю и демократию по Орвеллу: все граждане равны, но некоторые равнее, чем другие. Кто по-честному, шаг за шагом, проанализирует действия сторонников майдана и зеркальные действия сторонников ЛНР/ДНР, тот не найдет в них «десяти отличий». Но первым — честь и слава, а со вторыми никто и не пытался договориться. Что касается ЛНР, то просто прилетел самолет ВВС Украины и отбомбился в центре Луганска. (Детали, кому интересно, прикрепляю.) В результате — полномасштабная гражданская война, и счет убитым (я намеренно веду речь только о МИРНЫХ жителях) давно перевалил за тысячу, а раненым и оставшимся без крова несть числа.
Ау-у, киевляне! Поставим памятник и нашей Небесной тысяче?
Что бросается в глаза, так это отсутствие в городе детей. Лето, но ни на улицах, ни во дворах их почти не увидишь. После авиаудара по станице Луганская и гибели пятилетнего «сепаратиста» Ванечки все, кто мог, своих детей вывезли.
И вот пусть только кто-то попробует мне процитировать украинские СМИ, заявившие, что не было никакого воздушного налёта! Не меньше сотни людей видели этот самолет своими глазами (многие – за секунду до смерти), и с некоторыми из оставшихся в живых я говорила лично.
Луганск — южный город, но и сюда придёт зима. Уже сейчас в городе перебои с водой и электричеством, нет подвоза продуктов. Соль-сахар-спички, хозяйственное мыло и туалетная бумага давно исчезли из магазинов, да и сами магазины закрываются один за другим. Хлеб еще выпекается, запас круп пока не иссяк, но насколько его хватит? А главное — может закончиться пиво! Мужской пол в магазинах интересуется большей частью именно этим товаром. (Кстати, большое количество праздно болтающихся по городу молодых мужчин опровергает размещенную на про-украинских сайтах информацию о насильственной мобилизации в ополчение.)
Больше суток не было электричества, воды и мобильной связи. С кем не бывает! Но поверьте, одно дело точно знать, что рано или поздно они всё-таки появятся, и совсем другое — каждый раз думать, что это уже насовсем. Меня особенно огорчало, что не смогу дописать и отправить это письмо, и когда вдруг появился свет, я готова была целовать выключатель. А воду развозили сегодня по дворам в автобочке, все становились в очередь с разными ёмкостями, набирали, кто сколько может. У меня только пятилитровая баклажка, так что дорожу каждой каплей.
Сегодня после службы и Причастия отправилась по одному делу в незнакомый квартал. Грохочет невозможно. Спрашиваю дорогу: «да вон он, но там стреляют...» Но мне же надо! И я ли буду кланяться снарядам!? Свистит прямо над головой, но упрямо прусь вперед. Только собралась перейти неширокую улицу, как напротив меня, на той стороне, падает снаряд. Столб дыма, грохот, что-то летит во все стороны, и до меня какие-то то ли камешки, то ли осколки долетают... Сразу протрезвела: да, Господи, всё поняла, Господи! Поворачиваю назад — дело-то личное, и вполне материальное. Не отложить его — не храбрость, а глупость.
Из разговоров луганчан:
«Помнишь, это было еще до войны...»
«Вышла утром на улицу, поливалка едет, цветы везде – как будто и нет войны...»
(Местный батюшка) «Мы здесь на своей земле, и не надо нас бомбить...!»
РУССКАЯ ТЕМА
( русофобы могут не читать)
В средней Украине устала выслушивать, какая Россия плохая, потому что воюет на юго-востоке. Приехав сюда, с изумлением обнаружила, что Россия плохая, потому что НЕ воюет на юго-востоке! И что мы за народ такой — веками никому не можем угодить!
Примерно на третий день моего пребывания в Луганске я вдруг поняла, что НИ РАЗУ не слышала украинской речи. По официальным данным, семьдесят процентов жителей здесь — русскоязычные. Не знаю, где прячутся остальные тридцать, но и теперь, на десятый день, у меня полное ощущение, что я в России, а ведь я много времени провожу среди стихийных скоплений людей. В такой ситуации легко понять их недовольство языковой украинизацией, которая особенно сильно стала насаждаться во время правления президента Ющенко.
Нет-нет, дорогие друзья, слышала я все эти возмущенные комментарии по поводу того, что никто не запрещает говорить по-русски. Явно может и не запрещает, но делопроизводство и обучение — державной мовой, будь ласка. А если на момент отделения Украины тебе было сорок, да даже и тридцать, то толком ты уже новый язык не выучишь. Ну ладно я, «клята москалиха», каждый раз цепенею, когда обнаруживаю, что инструкция или описание к лекарству написаны только по-украински. Так мне и надо, геть в свою Москалию. Ну а дончан с луганчанами за что так?
Вот вы теперь Эвропа, так я вам расскажу, как это ТАМ делается — ну, например, в Швейцарии. Швейцария по численности сопоставима как раз с юго-востоком Украины — 7,6 млн. При этом в ней четыре государственных языка: немецкий, французский, итальянский и ретороманский, причем на двух последних говорят соответственно 6,5% и 0,5% (!) населения. Вы только вдумайтесь — полпроцента населения, и его никто не считает вторым сортом, но в кантоне, где эти полпроцента проживают, делопроизводство ведется и на ретороманском. А уж инструкции и прочая бытовая ерунда — везде на четырех языках. Множество швейцарцев, в том числе одна моя подруга, тем и промышляют на жизнь, что всякую писанину с языка на язык переводят.
Когда луганчане узнают, что я только что приехала в их город, все как один совершают характерные вращательные движения пальцем в области виска.
— Зачем? — спрашивают. А я и не знаю толком, что ответить. Разве только вот это:
— Милые луганчане, мне казалось, что молиться о вас из уютной безопасности своей «еврохатки» будет не совсем искренне».
Продолжение здесь
Комментариев нет:
Отправить комментарий