08.11.16.Борис Межуев
um.plus © 2016
Как бы ни завершились президентские выборы в США 2016 года, их главный итог уже очевиден: политическая сцена западного общества изменилась кардинально и, по видимому, бесповоротно. Одна бинарная оппозиция сменила другую: из общественной жизни уходит привычное с XIX века разделение на правых и левых. Его сменяет новый раскол – на так наз. популистов и глобалистов. Вариант – националистов и глобалистов.
Разделение на правых и левых в последнее время сводилось к одному главному вопросу – вопросу о налогообложении. Правые – за низкие налоги, левые – за высокие. Соответственно, правые – за малое государство, левые – за большое. Сегодня на смену этому коренному вопросу идет другой – вопрос о квотах на иммиграцию.
«Синие воротнички» во всех странах мира, разумеется, предпочитали голосовать за более левые партии, понимая, что именно они настроены в пользу социальных программ и пособиям по безработице
В США роль системной левой партии традиционно исполняла партия Демократическая, и, надо признать, что со времен президента Рузвельта она таковой и являлась.
Однако примерно с 1976 года Демократическая партия начала дрейфовать вправо: тогда ее возглавил мало кому известный до времен избирательной кампании губернатор штата Джорджия Джимми Картер. За спиной Картера маячила организованная кланом Рокфеллеров Трехсторонняя Комиссия, из членов которой Картер в основном и сформировал свою Администрацию. Трехсторонняя комиссия была первой видимой попыткой образовать наднациональное мировое правительство, точнее, правительство объединенного Запада, трех его голов: США, Европы и Японии.
Картер начал политику по дерегулированию финансовой сферы, что необходимо было сделать, поскольку экономика страны страдала от стагфляции. Проще говоря, предложение значительно превышало спрос, а цены не снижались. Картер сдвинулся вправо, что немедленно вызвало левый бунт в его партии, который возглавил сенатор Тед Кеннеди, решивший сам выдвигаться в президенты. Бунт был подавлен, но тем не менее демократы Белый дом потеряли, и в 1980 году в него торжественно въехал лидер консервативного движения, бывший губернатор Калифорнии Рональд Рейган. Наступила эпоха длинных восьмидесятых, которая завершится только в 1992 году, когда президентом станет, молодой губернатор Арканзаса Билл Клинтон.
Американская экономика в этот момент найдет прекрасный способ решения текущих проблем – уже при Клинтоне он получит имя «глобализации»
Смысл этого процесса будет состоять в снижении для производства издержек за счет выноса предприятий в регионы с дешевой рабочей силой. При этом в руках США должен оставаться центр финансового управления мировой экономикой и лидерство в области производства технологических инноваций. Другие регионы мира, которые будут включаться в глобальную экономику, будут вынуждены искать для себя приемлемое в ней место, не возмущаясь самой системой и не бунтуя против нее.
Клинтоны, которые пришли в Белый дом как левые политики, с ностальгическими воспоминаниями об эпохе Кеннеди и открывшихся тогда «новых горизонтах», после неожиданного поражения от правых в 1994 году, сумевших впервые за долгие годы захватить большинство в нижней палате Конгресса, — принимают «глобализацию», видя в ней панацею от всех бед. Открывшийся тогда простор для финансовых спекуляций и мировой взлет IBM снимал на время все больные вопросы: однако уже в те безмятежные 1990-е в стране постепенно вызревало антиглобалистское подполье, которое впервые дало о себе знать в 1999 году во время массовых выступлений в Сиэтле.
У тогдашних антиглобалистов еще не было языка для выражения всех своих тревог и забот. Еще сохраняло свое общественное влияние поколение бэби-бумеров со всех их разнообразным культурным наследием, рожденным в боях против Никсона и вьетнамской войны. Часть этого поколения приняла новые правила игры и стало яростными адептами глобализации, для многих леваков 1960-х виртуальный мир Интернета даже заменил «легкие наркотики». Но какая-то часть левых сохраняла свой критический настрой против истеблишмента и одно время казалось, что эти люди могут вновь сдвинуть Демократическую партию влево. Последней надеждой на это «полевение» стала победа молодого интеллектуала из Чикаго Барака Обамы, сумевшего в 2008 году одолеть на праймериз ставленницу истеблишмента Хиллари Клинтон.
Но как только Обама стал президентом и начал формировать свою собственную команду, выяснилось, что он собирается продолжать ту же самую глобалистскую политику, лишь немного смягчая ее наиболее неприятные последствия типа полного произвола финансовых спекулянтов
Обама попытался создать глобализм с человеческим лицом. Он явно не хотел начинать новых войн типа иракской, с другой стороны – он реально попытался спасти остатки американской промышленности, в основном за счет государственных субсидий. Однако никакие принципы глобализации пересматривать он не собирался: благополучие мирового порядка для него, как в общем-то и для всей политической элиты Запада, оставалось более важным приоритетом, чем судьба среднего класса его собственной страны.
Думаю, что Барак Обама был в той же самой степени первым и последним Председателем Земного Шара, в какой Михаил Горбачев оказался первым и последним Президентом СССР. Обама даже попытался довести до конца принципы Трехсторонней комиссии и создал новый глобальный институт – Большую двадцатку, которая призвана была — по мере ее развития — стать подлинным мировым правительством. Все входившие в G-20 страны должны были согласиться считать президента США своим королем Артуром, а сами бы предпочли оставаться рыцарями Круглого стола, верными слугами своего повелителя. Думаю, ровно так же Горбачев представлял себе Содружество суверенных государств. Между тем, разумеется, в Большой двадцатке, равно как и в Ново-Огаревской резиденции, сидели отнюдь не рыцари Круглого стола, а трезвые и прагматичные политики со своим часто абсолютно эгоистическим пониманием национальных интересов. И как Горбачев оказался в ситуации развилки между Ельциным и ГКЧП, также и Обама понял, что выбирать ему придется между теми, кто отстаивает принцип «Америка прежде всего» (своего рода вариант суверенитета РСФСР), и теми, кто полагает, что спасти глобальную гегемонию можно лишь за счет использования силы против тех, кто этой гегемонии сопротивляется.
Трампизм буквально смял все различие между левым и правым сегментами политического спектра, выступив против основ самой глобальной системы: аутсорсинга рабочих мест за рубеж, массовой иммиграции и практики гуманитарных интервенций
Понятно, почему нанести удар системе оказалось проще справа, чем слева, в целом понятно: в отличие от того, что думали Маркс, Энгельс и Ленин, у пролетариев все-таки обнаружилось Отечество, и оказалось, что им есть что терять, кроме своих цепей. Представление о рабочем классе как денационализированной, культурно обезличенной прослойке общества со стершейся в индустриальном мире идентичностью не выдержало проверки реальностью. Рабочий класс, эти самые «синие воротнички» оказались людьми, остро чувствующими свою этничность, хотя бы в столкновениях на улицах с представителями иммигрантских диаспор и в борьбе за достойное существование с теми, кто готов за меньшую плату подменить их на работе.
А вот к чему пролетариат оказался действительно глух – так это к теме однополых браков и дальнейшей либерализации сексуальной морали. «Марксизм без пролетариата» явился на поверку бесполезным для политики марксизмом, революционной идеологией с постоянно отменяемой революцией.
Подлинные социальные интересы гибнущего в волнах глобализации рабочего класса удалось понять и использовать лишь правым, причем правым, не отягощенным никакими идеологическими установками – религиозными, либертарианскими, неоконсервативными. Трамп достиг своего избирателя в разнородном республиканском электорате, примерно как бормашина находит в зубе воспаленный нерв.
И этот открытый больной нерв теперь невозможно ни удалить, ни вылечить окончательно. Он и дальше будет продолжать болеть, и эта боль не позволит спокойно спать в Белом доме никому из его новых обитателей
Им обязательно придется что-то придумывать, находить какое-то объяснение, почему следует приносить в жертву, скажем, дружбе с Китаем интересы собственного разоряющегося избирателя. Почему отношения с Мексикой столь важны для Америки, что нельзя выслать на родину сотни тысяч нелегальных мигрантов? Почему Америка должна оплачивать жизнями своих солдат и деньгами налогоплательщиков нефтяные интересы шейхов Саудовской Аравии. Обама полагал, что глобализм с человеческим лицом будет радостно принят всем человечеством, в итоге, мы все услышали визг американских бомбардировщиков в Ливии и веселый хохот Хиллари Клинтон при известии об убийстве Каддафи.
Если моя аналогия судьбы СССР и сегодняшней участи Pax Americanа верна, то в настоящий момент мы переживаем своего рода американский аналог 1991 года – и по существу неважно, кто победит на этих выборах. Поскольку в далекой перспективе будущее все равно не за теми, кто требует введения чрезвычайного положения ради спасения империи, но за теми, кто говорит все более и более настойчиво о том, что «Америка прежде всего».
Иллюстрация: The Telegraph
Комментариев нет:
Отправить комментарий