Украинский кризис изнутри: исторический и экономический контекст.

02.03.16
Николай Котюк 
ИТ-предприниматель

 

Ключевые события, которые привели к нынешнему украинскому кризису, одному из самых тяжелых в послевоенной истории Европы, очень часто остаются за кадром посвященных его анализу материалов. В попытках обнаружить причины кризиса и пути к его разрешению изучают либо «предания старины глубокой», пытаясь предать событиям псевдоисторическое обоснование, либо период после 2004-года.

На деле же югославский кризис, куда более скромный по масштабам боевых действий, является самым близким шаблоном к украинскому. По ряду причин те процессы, которые в Югославии происходили открыто и быстро, в Украине протекали в латентной, малозаметной форме.

Совершенно уникальной стала постсоветская украинская экономическая формация. Несмотря на внешнее сходство с другими постсоветскими экономиками периода первоначального формирования капитала, украинская ситуация отличалась крайней слабостью государственного аппарата в целом, и, соответственно, его влияния на экономику, практически ничтожным авторитетом государства для более-менее значимых экономических субъектов. Красивым индикатором этой ситуации может быть то, что заработные платы государственных служащих четвертой (!) категории ниже, чем официальные (не забываем, что они составляют порядка 25-50% от реальных) средние заработные по Украине, чего не наблюдалось даже в беднейших странах Африки и Латинской Америки.

Попытка найти первопричины во времена «перестройки» — а ведь, кстати, именно в эти годы закладывались и основы югославского кризиса – оказалась весьма результативной. Мы можем четко видеть, что основные факторы украинской политической жизни были заметны уже в те годы, а плачевные итоги на самом деле совершенно закономерны.

Перестройка

Распад СССР, имевший все признаки банального «дворцового переворота» по предварительному сговору элит, в публичном измерении происходил на волне недовольства масс ухудшением уровня жизни, проявлявшемся в первую очередь в пресловутых «дефицитах», которые к началу 1990-х годов эволюционировали в исчезновение из продажи товаров первой необходимости.

Начавшийся в процессе «перестройки» пропагандистский информационный поток о преимуществах Запада, опиравшийся на правдивые факты о достижениях США и Западной Европы в создании общедоступных высокотехнологичных потребительских благ (автомобили, бытовая техника, широкие ассортименты различных товаров и т. д.) искажался уничижительными коннотациями в духе «мы отстали навсегда» (о секретных разработках военных КБ, на 50-100 лет опережавших западные, никто, разумеется, не знал) и нереалистичными популистскими заявлениями в духе «рынок все сам сделает».

 

В украинском случае (а также грузинском, прибалтийском и многих других национальных контекстах) распад СССР имел свои специфические коннотации: например, пресловутое «москали съели наше сало». В качестве подтверждения подобных выводов распространялись пропагандистские материалы, сравнивавшие объемы производства в УССР и, например, ФРГ.  Логично, что авторы подобных материалов списывали все, что потреблял чрезмерно раздутый советский ВПК, на «съедение москалями».

Галичина

На территории ряда западных областей Украины (Львовской, Ивано-Франковской и части Тернопольской) в годы перестройки уровень радикальности антисоветских настроений и выступлений был вполне сравним с прибалтийским. Еще более интересен тот факт, что Закарпатская, Черновицкая, Ровенская и Волынская области в этом отношении не отличались от основного массива территории УССР.




В этом контексте пришло время упомянуть еще один ключевой фактор, который свойственен скорее югославскому, чем постсоветскому, шаблону развития событий – религию, а также особенности региональной идентичности, формируемые религиозным фактором.

Галицкая региональная идентичность основывается на греко-католической, или униатской, религиозной традиции, в той же мере, в которой на православной религиозной традиции основывается идентичность основного территориального массива Украины. Греко-католическая церковь была основана в 1596-м году, когда часть высшего православного духовенства признала юрисдикцию Рима над своими епархиями в обмен на получение гражданских прав в Речи Посполитой, которая владела большей частью современной Украины.

По обрядовой форме униатство близко к православию, а вот по догматике соответствует западному (латинскому) исповеданию. Таким образом, формируемая им культурная матрица внешне очень близка к условно «православной», но имеет значительные отличия.

Формирование униатской церкви в 16-м веке стало причиной целой череды тяжелых конфликтов, носивших характер тяжелой и кровопролитной гражданской войны (хоть и не в рамках государства, а в рамках русинского отдельного этноса в составе Речи Посполитой) – «Войны Руси с Русью», как ее назвал князь Василий-Константин Острожский. Интересно то, что по смысловому наполнению этот конфликт был близок к нынешнему украинскому кризису – «западники» против «ортодоксов».



Временные рамки конфликта – 1596-1768 гг., от восстания Криштофа Косинского до Колиивщины, включая Освободительную войну под руководством Богдана-Зиновия Хмельницкого. Характерным является то, что вся культурная и учено-письменная традиция козацкой Украины содержит лишь три «образа врага» — «бусурмен» (татарский работорговец, захватывающий украинских девушек), «лях» (польский пан-крепостник) и «униат» (интерпретируемый как универсальный образ предателя Отечества).

При этом в период всего XIX-го века отличная от общекатолической униатская обрядовая традиция, напротив, уже служила делу консолидации украинского народа, осознания общности этноса, разделенного искусственными границами империй – Российской и Австро-Венгерской. Достаточно вспомнить деятельность «руськой троицы» (Вагилевич, Шашкевич, Головацкий) – а ведь все трое были как раз представителями униатского духовенства. Музыка на слова гимна «Ще не вмерла Украина» написаны также униатским священником – Михаилом Вербицким.

Апофеозом же воссоединительного движения в религиозном контексте стало возвращение к Православию исповедовавших униатство жителей Закарпатья, начавшееся по инициативе архимандрита Алексия (Кабалюка), ныне прославленного УПЦ (МП) в качестве святого.



Лишь такого беглого взгляда на исторический контекст достаточно для того, чтобы осознать, что в умелых руках он может стать эффективным средством для разжигания конфликта.

Частью УССР Галичина стала в 1939-м году. Революционный процесс 1917 г. и гражданская война в бывшей России зацепили ее лишь эпизодически в процессе советско-польской войны. Основными же событиями той эпохи в галицком контексте стало антиавстрийское восстание в ноябре 1918-го года (закончилось провозглашением Западно-Украинской Народной Республики) и украинско-польская война.

Таким образом, традиционные советские репрессии по классовому признаку и «борьба с попами», пришедшие на территорию Галичины и Волыни лишь в 1939-м году на штыках «не тутейших» солдат, изначально воспринимались населением как «чужое». Если жители основного территориального массива Украины во многом смотрели на репрессии и остальные нелицеприятные аспекты раннего СССР как на последствие своей собственной революционной активности, то жители Западной Украины видели их как произвол «чужих».

Крайне важно отметить, что репрессии, логично, касались в первую очередь «успешных», говоря современных языком, жителей присоединенных областей. Эти «лидеры общественного мнения», включая духовенство, очевидно, имели авторитет в далеком от революционных настроений обществе.

Негативные моменты политических репрессий оттенялись социальными реформами – наделением крестьян землей, признанием украинского языка государственным, внедрением образования и медицины. Жители Волыни, Закарпатья и Буковины в послевоенные годы фактически слились с единым основным территориальным массивом Украины, поскольку религиозная идентичность не создавала барьеров.

В Галичине была обратная ситуация.
Как известно, в 1941-1944-м гг. высшее униатское духовенство активно сотрудничало с оккупационными немецко-фашистскими властями, способствуя формированию оккупационной администрации, ведя агитацию, направленную на сохранение покорности населения, помогая организовывать коллаборационистские формирования – отряды полицаев и даже дивизию СС «Галичина».



После освобождения Галичины от фашистов это сделало неизбежным соответствующие меры. При этом, согласно принципам тогдашнего руководства СССР, «рубили с плеча» — и точно так же, как за предательство отдельных представителей чеченцев или крымских татар репрессировали целый народ, было решено не просто привлечь к ответственности лиц, совершивших преступления, а попросту ликвидировать униатскую церковь под формальным поводом упразднения унии и возвращения в лоно Православия.

Логично, что делалось это не в интересах Православия, а на основании политических «раскладов». Как свидетельствует опыт проведения Львовского собора 1946 г., многие униатские священники были сторонниками возвращение в Православие, и, если бы не ошибочная политика «рубки с плеча», возможно, сегодня бы Галичина уже вернулась в лоно Церкви-матери так же, как это в свое время произошло на Закарпатье. Разумным решением было бы позволять вернуться в РПЦ тем священникам, которые сами этого желали, и позволить избрать новых униатских епископов, не запятнавших себя сотрудничеством с оккупантами: таковые были, и даже отряд у красных партизан Сидора Ковпака в его знаменитом Карпатском рейде помогали в том числе униатские монахи.

Репрессивные же методики решения церковных вопросов силами НКВД и ОГПУ вели к сопротивлению, уходу униатской церкви в подполье, и возникновению объединенного политического и религиозного сопротивления. Жесткое подавление ОУН (организации украинских националистов, привлекшей в свои ряды очень многих жителей региона) наложилось на фактор церковных репрессий и стало базисом для формирования «альтерукраинской» идентичности на Галичине.

Достаточно вспомнить, что о. Гавриил Костельник – инициатор Львовского собора 1946 г., ликвидировавшего унию, был убит именно членом ОУН.

События перестройки, когда в массах населения СССР доминировало разочарование в СССР, совместились в Галичине с легализацией УГКЦ в 1989-м году. Именно последовавшие вслед за легализацией УГКЦ  конфликты с православными парафиями за храмы, сопровождавшиеся массовыми беспорядками, а нередко – убийствами, стали первыми аккордами будущего гражданского конфликта в Украине.

Из-за политических ошибок, исторических обид и действий политических радикалов культурное разнообразие стало источником тяжелых конфликтов, хотя могло бы стать фактором богатства украинской культуры.

Хороший пример в этой части – сравнение Югославии и Германии. Если смоделировать активность неких «саксонских экстремистов» в Германии, которые решат «отомстить Пруссии за исторические обиды», то вполне можем увидеть «югославский сценарий» в Германии. Однако в реальности кризис в мощном и высокоразвитом германском государстве будет быстро подавлен силами правопорядка, да и после печального опыта ХХ века радикалы не имеют шансов на успех в немецкой политике: у богатой Германии «в тренде» интересы экономические, а не забытые исторические обиды.

Эра кравчучек

Волна недовольства масс 1991 г., ставшая публичным фоном к формированию независимых государств, руководимых все теми же старыми элитами из числа партийной номенклатуры КПСС, закономерно вела к экономической катастрофе. Плановая экономика неспособна существовать без идеологической подоплеки, направленной на достижение неких конкретных целей; «строительство рыночной экономики» же оставалось в пределах популистских деклараций.



Деградация экономики привела к значительным социальным потрясениям. На фоне массовых увольнений, банкротства предприятий, повсеместных сокращений военнослужащих, начался процесс пауперизации (обнищания) широких масс населения – условно назовем их «старый средний класс». Это в первую очередь работники бюджетных учреждений УССР и промышленных предприятий: от ученых, врачей и библиотекарей до милиционеров, сталеваров, шахтеров, бухгалтеров и продавцов.

Составлявший подавляющее большинство жителей УССР (и, конечно, СССР в целом) «старый средний класс» имел все классические черты достаточно монолитного социального класса – схожие мировоззрение, культурные традиции, происхождение, уровень жизни, уровень образования, имущественное положение («машина, квартира, дача»), морально-этические ценности и интересы, заключавшиеся в первую очередь в сохранении существовавшего порядка вещей, обеспечивавшего этому классу высокие стандарты жизни и гарантии социальной стабильности в будущем.

На этом фоне активно продолжалось формирование «нового среднего класса» из числа удачливых представителей «старого». Этот процесс начался не в 1991-м году, а в 1985-м, при этом перестроечный старт этого процесс заложил его фундаментальные основания, сохраняющиеся до сих пор – паразитизм, откаты, распил, коррупция, отсутствие производительной составляющей, криминальные «стандарты» взаимоотношений внутри формирующейся квазибуржуазии. При этом, «средним классом» эта прослойка может быть названа лишь условно, на основании того, что ее представителям были доступны те же потребительские блага, что доступны основной массе населения высокоразвитых государств Запада.



«Новый средний класс» не является буржуазией в классическом понимании: в рамках его «биологии» речь не идет о применении частного капитала для производства материальных и нематериальных ценностей.

Созданная в годы перестройки «традиция», когда кооперативы в большинстве случаев служили лишь для вывода наличности из государственных предприятий в интересах их руководителей и организаторов кооператива (фактически, основным бенефициаром был «красный директор», а кооперативщики получали «процент за услуги»), уже является неким прототипом нынешней модели – выросший из старой партноменклатуры олигархат в союзе с «новым средним классом» формирует паразитический конвейер и задает тон в политическом пространстве.

Кучмизм: начало.

В 1994-м году в Украине прошли парламентские и президентские выборы. Они характеризуются тем, что четко проявился ряд процессов, характерных для дальнейшей эволюции украинского социума на протяжении десятилетий. С одной стороны, победа коммунистов на выборах в Верховную Раду продемонстрировала, что «старый средний класс» осознает ошибочность курса, принятого «старой-новой» властью (перекрасившимися коммунистами в союзе с антисоветскими силами). Ключевой лозунг  тех выборов — «При комуністах було що їсти й пити, а як прийшли “демократи”, будем з голоду здихати».

С другой стороны, возник феномен «суррогатной оппозиции». Заключался он в том, что ставший премьер-министром в 1992-м году Леонид Кучма и, по правде говоря, должный понести наказание за провальные итоги своей деятельности, заключавшиеся в тотальной экономической катастрофе, смог стать новым президентом, взяв на вооружение абсолютно нереалистичные популистские лозунги и активно критикуя своего визави Леонида Кравчука.

«Кучма молодец, но Кравчук, гад, не давал ему все делать правильно».

Также именно выборы 1994-го года обрисовали будущие «синий» и «оранжевый» пояса Украины.



В отношении выборов-1994 есть масса других интересных факторов – например, именно Кучма в своей риторике использовал обещание предоставить русскому языку статус государственного.

Таким образом, парламентские выборы 1994-го года обозначили следующие вехи:

• Ключевые полюса украинской политики на двух осях: «назад в СССР» (левый полюс) vs «вперед по пути Польши» (либеральный полюс) и «Украина не Россия» (во многом антисоветский национализм галицийского образца) vs «Украина + Россия» (сохранение единого экономико-гуманитарного пространства СССР).
• Территориальное электоральное разделение Украины – «аграрные регионы vs промышленные регионы».
• Вытеснение реальной политики ее суррогатами на основе популистских лозунгов и манипулятивных технологий.
• Принцип антитезиса: поддержка Кучмы по приницпу «лишь бы не Кравчук» и Кравчука по принципу «лишь бы не Кучма», голосование за коммунистов по принципу «лишь бы не эти».

Последовавшая за выборами десятилетняя эпоха «кучмизма» охарактеризовалась дальнейшей эволюцией этих процессов.

Главной вехой «кучмизма» стало формирование олигархата путем передачи приближенным к власти лицам государственной собственности при помощи механизма «приватизации».

Формирование олигархата ускорило трансформацию социальной структуры общества. Воспроизведение новыми владельцами бывших государственных активов видимых на западе аспектов деятельности тамошнего крупного бизнеса (банковская сфера, рекламная активность, медиа, информационные технологии) привело к возникновению спроса на услуги квалифицированных специалистов сферы услуг – украинских «белых воротничков».

На украинский рынок стал приходить иностранный капитал, также обеспечивавший таковой спрос наряду с высоким по украинским меркам уровнем заработных плат специалистов.

Востребованные специалисты, получая сравнительно высокие доходы, пополняли «новый средний класс», ставший наряду с бывшей партийной номенклатурой одним из основных бенефициаров распада СССР и деградации экономики УССР.

Социальные блага, доступные для потребления «новому среднему классу» — отдых на зарубежных курортах, современные автомобили иностранного производства, загородная недвижимость с удобствами, «брендовые» товары (модная одежда и аксессуары), импортная бытовая техника представляли огромный контраст с реалиями Украины тех лет и с потребительским стандартом СССР «Жигули, квартира, дача».



В то же время, криминализированность экономики и сжатие потребительского спроса не создавали условий для возникновения массовой украинской буржуазии, гипотетически способной обеспечить здоровое развитие экономики и общества, технологический прогресс и социальное благополучие широких слоев населения.

«Новый средний класс» был концептуально очень схож с «новым средним классом» Веймарской республики, зависимым от крупных концернов, что позволяет провести параллели с событиями 1930-х годов в Германии, когда именно эта прослойка стала ядром идейных сторонников тоталитаризма.

Кучмизм: победа нового над старым

«Старый средний класс» продолжал деградировать. Лишившиеся доходов уволенные работники моментально пополняли ряды «бомжей» и тихо умирали (напомним, с 1991-го по 2014-й Украина потеряла более 10 миллионов человек, что является невообразимой для мирного времени цифрой), а те, кто продолжал удерживаться за предоставляемое государством рабочее место, могли годами не получать зарплату, размер которой был меньше как официального, так и реального прожиточного минимума. Фактором жизнеобеспечения  населения Украины до начала 2000-х годов продолжали оставаться не доходы, а огороды.


Президентские выборы-1999 стали ключевой точкой противостояния «старого среднего класса» и новых социальных формаций. Существуют различные экспертные оценки противостояния Кучма vs Симоненко – от согласия с официальными итогами выборов до утверждения о значительной фальсификации.

Важен именно контраст с парламентскими выборами 1998-го года, на которых все еще побеждали коммунисты.



Бесспорно одно: среди сторонников Кучмы к 1999-му году очень много «новых бедных». Вне зависимости от того, были фальсификации или нет, этот процесс (возникновение класса «новых бедных») стал ключевым для дальнейшей социальной динамики Украины

«Новые бедные» смотрят на представителей «нового среднего класса» как на пример персонального успеха и считают строй, при котором отдельным «новым бедным» удается проскочить в «новый средний класс» предпочтительнее строя, при котором все «новые бедные» гарантированно имели были советский потребительский стандарт «машина, квартира, дача».

Таким образом, формируется мышление по принципу казино: «а вдруг получится?». Особенности украинской социально-экономической формации делают невозможным более-менее гарантированное достижение «успеха» в терминах мышления «новых бедных» путем прилежного труда, поскольку «успех» зависит от попадания в струю финансовых потоков олигархических групп, в круг людей, осуществляющих обслуживание той или иной финансово-промышленной группы.

Тем не менее, среди украинской молодежи этот случайный фактор особых беспокойств не вызывает. В современной шкале ценностей «новых бедных» гипотетическая возможность купить иномарку в постсоветской Украине стоит выше гарантированного собственного жилья при УССР.

Кучмизм: эпоха сдерживаний и противовесов

После завершения процесса формирования новой элиты, заключавшемся в смене ключевого фактора принадлежности к элите от наличия властных полномочий к владению полученными в процессе «приватизации» и криминального передела имущества бывшими государственными активами, начался процесс экономического роста: получив активы во владение, «эффективные собственники» начинали запускать заводы, способные приносить валютную выручку от экспорта, в первую очередь – сырьевого, например, черных металлов.

Запуск промышленности, а также медленный, но уверенный рост доходов работников бюджетной сферы, плюс регулярность выплаты заработной платы, обеспечили некое сохранение «старого среднего класса» в суженном формате. Однако класс терял монолитность и сохранялся преимущественно в промышленных регионах от Одессы до Луганска.

В остальной части Украины тон настроений общества задавал «новый средний класс», которому вторили «новые бедные».

Внутри новой украинской элиты сразу же после завершение первоначального накопления капитала закономерно возникли группы, борющиеся за передел имущества между собой.

Выборы-2002 по своему шаблону идентичны президентским выборам 1994-го года: квазиоппозиция под руководством виновного в очередной экономической катастрофе 1999-2000 годов бывшего премьер-министра Ющенко сумела победить в тех регионах, где «старый средний класс» окончательно маргинализировался, выдвигая либертарианские лозунги и тезисы о «европейском выборе».

В регионах с доминированием «старого среднего класса» победу одержал пропрезидентский блок (с совершенно невнятной программой, выраженной «общими фразами ни о чем), который в основном поддерживали по принципу антитезиса к провальной и опасной для промышленности экономической политике Ющенко.



Ключевой момент, который стоит учитывать – то, что «новые политические силы» на украинской авансцене продолжали (и продолжают сегодня) формироваться из числа лиц, составлявших единую некогда прослойку «кучмистской элиты».

Например, тот же Ющенко в начале 90-х годов успел поруководить НБУ. В отношении руководства НБУ господином Ющенко существуют различные оценки, однако нельзя не заметить тот факт, что именно на период Ющенко пришлось самое «дно» украинской экономики.

Геополитический фактор

Геополитический фактор в украинском политикуме присутствовал с 1991-го года. Очевидно, что такие вопросы, как подписание пресловутого «Беловежского соглашения» не могли решаться в локальном контексте весьма слабых «местных правителей», его подписавших.

На протяжении 1990-х годов новая украинская политическая формация удерживалась под контролем мировых игроков при помощи ряда механизмов, среди которых ключевой – кредиты МВФ. Большая часть кредитов обналичивалась в интересах близких к власти структур, что обеспечивало еще один механизм влияния – компромат.

Формирующаяся политическая элита не была монолитной в части взаимоотношений с внешними игроками – часть была заинтересована в том, чтобы стать агентами влияния иностранных сил, а часть была увлечена формированием собственных бизнес-империй на основании бывшей госсобственности УССР.

В начале 2000-х годов на украинский рынок стали приходить международные корпорации. Украина стала одним из объектов передела имущества на новом, глобальном уровне.

При этом Леонид Кучма до последнего пытался выдерживать «многовекторность» — этим термином он обозначал обеспечение баланса интересов внешних сил в Украине. Однако ощущавшие свое глобальное лидерство Соединенные Штаты Америки были склонны к тому, чтобы получить большее влияние в Украине, поэтому был инспирирован ряд скандалов – «кассетный», «кольчужный» и пр.

Параллельно с этими процессами формировалась субъектность Китая, Европейского Союза и Российской Федерации, претендующих на весомые роли в новой «многополярной» глобальной формации.



Олигархические элиты Украины, будучи силами несравненно меньшего масштаба, которые к тому же сами привели к деградации авторитета государства и его силового компонента, фактически становились заложниками этой игры.

Большинство предпочло не становиться агентами влияния какой-либо из сил, а ситуативно подчиняться доминирующей. Попыток формирования собственной субъектности, тем не менее, не предпринималось.

«Ватники» против «вышиватников»

К моменту выборов 2004-го года политическое пространство при помощи медиа фрагментировалось на два антитезисных идеологических симулякра – «ватный» и «вышиватный».

«Ватный» симулякр объединил лозунги о «великом советском наследии» и «единстве с Россией».
«Вышиватный» симулякр объединил лозунги о «борьбе против советской оккупации» и «геть від Москви».

Оба симулякра были весьма точно рассчитаны: в каждом из них было и «рациональное зерно», и откровенные псевдоисторические “фейки”, и тезисы, которые взывают к эмоциям, при чем – чаще всего – к эмоциям тех, кто этот симулякр не воспринимает.

К примеру, «вышиватный» симулякр оскорбляет память погибших в Великую Отечественную войну.  «Ватный» симулякр оскорбляет память жертв политических репрессий советских времен.

Противостояние «ватников» и «вышиватников» в информационной сфере сводится к тому, что заявления «ватников» имеют пропагандистский эффект в первую очередь среди идеологических оппонентов (и наоборот).

«Майдан» и «антимайдан» в равной степени антипатриотичные, антигосударственнические, деструктивные движения. При их анализе возникает стойкое ощущение схожести с эпохой «руины» 17-го века, когда украинцы убивали друг друга во имя присоединения к Польше/России – вместо того, чтобы попробовать вместе сражаться за общие интересы.



Вместо сбалансированного, по настоящему европейского подхода к оценке трагических и героических страниц истории предлагается подход экстремистский, свойственный скорее ИГИЛ, а не государству в центре Европы. Отличный пример разрешения исторических конфликтов – Франция, где чтят память героев Бастилии и память жертв «революционного террора» Робеспьера, оценивая эти события исходя из национальных интересов.

Как видим, «ватный» и «вышиватный» симулякры формируют поле противостояния, при чем противостояния бессмысленного, так как ни одна из идеологических платформ не дает позитивной программы, акцентируя внимание лишь на неприемлемом для противоположной стороны.

Таким образом, эти псевдоидеологии формируют идеальное поле для закулисных игр внешних и внутренних игроков, отвлекая «плебс» от реальных проблем, загоняя его в тоталитарные секты с экстремистской идеологией и позволяя реальным силам использовать радикально настроенные массы в собственных интересах. Одним словом, «разделяй и властвуй».



«Майдан» и «Антимайдан» образца 2004-го года продемонстрировали «лайт-версии» идеологических симулякров. Привлекая представителей «новых» классов на стороне Ющенко и «старого среднего класса» на стороне Януковича, эти движения придали экономическому разделению классов идеологический и территориальный контекст.

События 2004-го года заложили «прототипы» всего, что мы увидим в 2014-м: это и радикалы с цепями из организации «Пора» (в 2004-м ограничились только показом видео их тренировок), и «Новороссия» под названием «Юго-восточная украинская автономная республика».

Фрагментирование общества при помощи политических симулякров было успешно выполнено, однако необходимости в радикальных действиях в 2004-м году не возникло: был достигнут компромисс, учитывавший интересы всех реальных сил как внутри Украины, так и снаружи. Массовые акции позволили провести этот закулисный торг красиво, «с пафосом», презентовать на публику при помощи масс-медиа в виде «оранжевой революции».

В 2014-м году прошло 23 года с момента распада СССР. «Старый средний класс» преимущественно переходит в разряд пенсионеров, а основная часть экономически активного населения – те, чья социальная институционализация произошла уже в условиях новой, постсоветской, социально-экономической формации. Воспроизведение «старого среднего класса» произошло лишь в промышленных регионах юго-востока Украины. Таким образом, действенными в части психологии масс на Западе и в Центре остаются лишь факторы «нового среднего класса» и «новых бедных».

В 2014-м году ребром встал вопрос подписания договора об ассоциации между Украиной и Европейским Союзом. Содержание договора можно свести к предоставлению компаниям ЕС свободного доступа на украинский рынок. Реальный актив, который интересен корпорациям – украинская земля сельскохозяйственного назначения: промышленность, разделенная олигархами в 90-х годах, преимущественно устаревшая и неконкурентоспособная, да и собственная промышленность ЕС с трудом обеспечивает себе достаточный спрос на продукцию.

Стоимость такого актива как украинские сельхоз-земли, составляет триллионы долларов.

Очевидно, что в такой игре ставки стали чрезвычайно высоки, и мировые игроки нанесли удар по Украине и ее тогдашним властям с двух сторон одновременно. Ввиду упомянутых факторов положение в части настроения масс усугубилось: углубилось расслоение по принципу идеологии,  лозунги «ватников» и «вышиватников» стали на порядок более радикальными.

Украинские олигархи, за исключением небольшого числа однозначных агентов внешних сил, в очередной раз стали заложником «разборок» намного более сильных игроков.

В этом контексте уже не кажется невероятным превращение Виктора Януковича из «героя-евроинтегратора» в «кровавого диктатора» для «вышиватников» и из «предателя, не выполнившего предвыборные обещания и ведущего Украину в евросодом» в «защитника Руси» для «ватников».

Далее события развивались по нарастающей, при этом, как отмечалось, реальные внутренние силы – финансово-промышленные группы – не обладали возможностью влиять на ситуацию на уровне настроений масс либо действий вооруженных экстремистов.

Эксплуатируя популистские лозунги и заменяя реальную политику публичными постановками в паре с закулисной борьбой, олигархические группы уже не ставят на конкретную «идеологию», пусть даже и в реальности являющуюся популистским симулякром.



Следовательно, ФПГ решили попробовать получить хоть какой-то выигрыш в складывающихся обстоятельствах. ФПГ сформировали политические силы «вышиватного толка» и провели их в Верховную Раду, крахом Януковича воспользовались для передела его имущества и имущества условно близких к нему Курченко, Фирташа, Ахметова, Клюева.

Конфликтом с сепаратистами в Донецкой и Луганской областях воспользовались как инструментом давления на тех, чьи активы там размещены, а также как возможностью создания «серой зоны», в которой вооруженным людям «можно все» — своеобразного «внутриукраинского оффшора», где расцвели все незаконные виды бизнеса от черной трансплантологии до контрабанды оружия и наркотических веществ.

В условиях действий внешних игроков, чей масштаб несоизмеримо больший, группы принимают доминирующий тренд и формируют противоборствующие политические структуры в рамках этого тренда.

Так, в «евромайдановском» политическом дискурсе, который объединил геополитических игроков (США, Евросоюз), социальные группы («новый средний класс» и «новые бедные») действуют силы всех олигархов. Группа Левочкина контролирует «Радикальную Партию» и «Оппозиционный блок», группа Порошенко – президентский блок, группа Коломойского – «Народный фронт».

Экстремистские ультраправые движения вообще превратились в «акционерные общества». В рамках «Правого сектора» действуют в числе прочего группы влияния Коломойского и «пророссийского» Медведчука. УНА-УНСО поделили между собой Медведчук и несколько львовских криминальных авторитетов.

При этом на волне гипотетического антиправительственного выступления (в случае массового социального взрыва, потери интереса запада и т. д.)  олигархи готовы выставить точно такие же управляемые оппозиционные движения. Ярким примером такой «партии-резервации» является КПУ, которая при необходимости выступает инструментом канализации общественной напряженности (вспомним, сколько копий было переломано вокруг «необходимости запрета КПУ» пост-майданными властями Украины – однако «воз и ныне там»). При другом же раскладе КПУ (как и любая другая подконтрольная олигархам оппозиционная сила) вполне может повести за собой взбунтовавшийся народ, удерживая его действия в тех границах, которые соответствуют интересам олигархов и побеждающего внешнего игрока.

В деле формирования политических проектов отличилась группа Коломойского, которая, финансируя партию «Воля», формирует силу, которая претендует на то, чтобы возглавить протест против Коломойского в рамках ультраправого дискурса. Как видим, «если процесс нельзя остановить, то его нужно возглавить».

Среди прочего, Коломойский финансирует не только частную армию из «добровольческих батальонов», но и определенные отряды сепаратистов, и оппозиционные СМИ, и целый ряд движений «ватного» толка – таким образом,  обеспечивая себе сохранение позиций вне зависимости от исхода противоборства внешних игроков.



Кстати, один из публичных игроков сепаратистского дискурса – Олег Царев – намекал на это, говоря, что Коломойский выйдет встречать сепаратистов с триколором в руках.

История Алексея Гончаренко – одесского депутата ВР от блока Порошенко – является ярким примером отсутствия субъектности украинской элиты, параллельно еще и демонстрируя, какую «смену» подготовили себе «кучмисты» первой генерации.

Отец Алексея – «регионал». Следовательно, старт политической карьеры прошел в рамках «ватного» дискурса.

Однако на фоне «евромайдана» Алексей решил оседлать тренд и начал красить крымские дороги в желто-синие цвета, а также постить видео себя с желто-синим флагом на фоне известных видов Крыма.



Затем отличился как участник политического массового убийства в Одессе, после чего прошел в Раду от Блока Порошенко и в итоге был арестован во время посвященного убийству Немцова маршу российских оппозиционеров.

Таким образом, мы видим, что пресловутый «политический трансвестизм» украинских элит является их способом выживания в условиях отсутствия какой-либо субъектности.

А как у соседей?

Начнем с Беларуси – самой успешной страны на постсоветском пространстве. Кроме Беларуси, никто не смог превзойти уровень промышленного производства 1991-го года.

Схожие с украинскими процессы в Беларуси развивались только до 1994-го года. Затем началась «реставрация БССР» под руководством новоизбранного президента – Александра Лукашенко.

Беларусь смогла сохранить «старый средний класс», включая инженерную и научную элиты, квалифицированных промышленных рабочих. Беларусь смогла избежать формирования паразитических классов – олигархата и клиентеллы в формате «нового среднего класса».

В Беларуси формируется настоящая национальная буржуазия, делающая ставку на создание реальных производств, в том числе – высокотехнологичных. При этом государство не поражено вирусом коррупции, а экстремисты своевременно выявляются и подавляются правоохранительными органами.

Государство сохраняет субъектность, что обеспечивает высокую устойчивость и стабильное развитие.

Интересный факт: до распада СССР в Беларуси не производился городской транспорт. Однако сегодня Беларусь фактически стала монополистом на рынке автобусов и троллейбусов в СНГ, поставляя лицензии и машинокомплекты сторонним фирмам наравне с готовой продукцией.



Показательно, что львовский горсовет принял решение закупить б/у троллейбусы МАЗ у Минска: знаменитые еще со времен «советской оккупации» заводы «ЛАЗ» и «Электрон» фактически прекратили существование.

Россия и Казахстан сохраняют значительную часть «старого среднего класса» за счет сравнительно высоких зарплат в целом, а также достаточно высоких доходов военнослужащих и «бюджетников». Авторитет государства высокий, силовое лобби (военные и правоохранительные органы) достаточно активно. Тем не менее, в этих странах таки есть паразитическая прослойка – олигархи и пресловутые «креаклы», мало чем по сути отличающиеся от украинских «аналогов». А значит – российское и казахское общество, в публичной плоскости презентуемое как «оплот стабильности», на деле несет внутри куда больший взрывоопасный заряд.

При наложении на исторический контекст, который манипулятивные технологии современных медиа могут преобразовать в произвольном направлении мы видим, что югославский сценарий в России либо Казахстане куда более реален, чем кажется на первый взгляд.



Объединение факторов полиэтнического, мультикультурного и мультиконфессионального общества с высоким уровнем социальной напряженности и активизацией радикальных полюсов политического пространства (достаточно вспомнить российских либералов, российских националистов и российских «ватников» из местного «Антимайдана» и подобных ему движений) говорит о серьезности угрозы.