Д. Ольшанский. Либералы ещё способны на политический прорыв

26.06.16
Дмитрий Ольшанский
um.plus © 2016


Либералов сейчас не ругает только ленивый.

Но ругают все как-то не за то — и говорят не о том.

Телевизор постоянно показывает пародийные кошмары про американских шпионов и какие-то мелкие кухонные интриги.

Пропагандисты разоблачают то личную жизнь либеральных политиков, то их неинтересные склоки между собой.

Русские патриоты концентрируются на отвратительной позиции либералов в украинском конфликте.

Отовсюду торчат какие-то издевательские картинки, доносы, летят в обе стороны потоки пустой брани.

А ведь есть действительно серьезный, и даже драматичный сюжет, связанный с либералами, который касается не только их, — однажды он может коснуться нас всех.

Дело в том, что сейчас — как и в позднесоветские восьмидесятые — у них, вопреки всему, есть хороший шанс куда-то политически «прорваться».

Этот шанс — неугасимая надежда наших элит на примирение с Западом, и потребность в тех фигурах, тех жестах, той риторике, которая могла бы этот союз обеспечить.

Разумеется, это не самая близкая перспектива, но она есть — и никуда от нас не уйдет.

Примерно то же самое, пусть и во много более мягкой, приличной форме, было и в Советском Союзе лет тридцать назад, когда новое поколение партаппаратчиков тоже хотело подружиться, наконец, с Маргарет Тэтчер и Гельмутом Колем.

И тогда — именно через них, «сверху», — либералы получили шанс за каких-то два года свалить КПСС.

Но примирение примирению рознь.

Да, мотивы элит очень похожи.

Но тридцать лет назад на стороне элит был советский народ.

Простая и понятная идея — «отменим совок и будем жить как нормальные люди на Западе, с джинсами и видеомагнитофоном» — захватила страну, и благодаря этой, всем доступной идее, либералы получили огромный кредит доверия, который они тратили и тратили, пока не пришел 1998, а за ним и 1999 год, дефолт и бомбардировки Белграда, после чего этот кредит был окончательно обнулен

Но он был.

И любовь к Ельцину — тоже была, как ни грустно об этом вспоминать.

Были очень наивные, но зато эмоциональные западнические иллюзии — что еще немножко, и мы вот-вот, буквально завтра станем одной общностью с Европой и Америкой.

А теперь этих иллюзий нет.

Их нет настолько, что можно долго спорить о том, какие идеи могут захватить наших людей в ближайшем будущем (национальные, неосоветские, социалистические, православные), но либеральных в этом списке нет, и еще долго не будет.

По крайней мере, пока поколения, пережившие девяностые, еще живы и активны.

И потому либералам — если они снова, за счет каких-то придворных махинаций, полноценно возвратятся во власть — совершенно нечего сказать стране.

Что они могут предложить?

Отдавать территории?

Платить контрибуции?

Сдавать ядерное оружие?

Продавать госкорпорации по дешевке западным компаниям?

У них нет ни одной идеи, которая могла бы оказаться популярной — разве что борьба против воров, но, поскольку методов реальной борьбы с воровством у них нет, то никто и не верит, что они могут помочь в этом безнадежном деле

Казалось бы, все прекрасно.

У неприятных людей нет идеи, нет популярности, нет перспективы.

Значит, и говорить о них незачем — забыли и дальше пошли.

Но проблема в том, что отсутствие идей, отсутствие популярности и перспектив — это еще не повод не влезть во власть благодаря цепочке удачных обстоятельств.

Мы часто думаем о 1991 годе — как о страшном образце обрушения государства, — но было ведь и намного более страшное обрушение, в 1917-м.

А 1917 год — это как раз то самое время, когда либералы получили власть, не имея, в отличие от эпохи джинсов и видеомагнитофонов, никакой программы для революционного большинства.

У них были только «война до победного конца» и «оставим все как было, просто без царя».

Результат нам известен: либералов быстро выгнали, но следом погибла и страна.

Новая «перестройка», новая «перезагрузка» — если, не дай Бог, она случится, — может пойти по тому же сценарию.

Несколько месяцев, год, от силы два — в режиме беспомощного и карикатурного управления, а потом распад и смерть.

Без всяких джинсов. Без всяких иллюзий.

Просто провал в никуда.

Не 1992 год в финале либерального эксперимента — трудный, тяжелый, позорный, но все-таки сносный, — а 1918-й.

Будем надеяться, что нам удастся этого избежать.

Но помнить о такой вероятности — надо.