fish12a - 12 июля, 21:31
Решила повторить.
Обратите внимание на акцию, с которой она начала свой путь диссидента - 5 декабря 1969 года она принесла в Кремлевский Дворец съездов собственноручно написанные листовки в количестве 200 экземпляров с призывами к свержению власти. И, улучив момент, раскидала их с бельэтажа в партер После этого она не сбежала .Дождалась, когда арестуют. Хотя думала, что ее убьют на месте.
За публичные призывы к восстанию против власти в мрачном и тоталитарном СССР Лерочка получила 2 года.
Для сравнения на Украине за подобные проделки дают до 3 лет. И предлагают к тому же лишать гражданства. ( ст.109 УК)
1. Действия, совершенные в целях насильственного изменения либо свержения конституционного строя или захвата государственной власти, а также заговор о совершении таких действий, - наказываются лишением свободы на срок от пяти до десяти лет«с прекращением гражданства Украины»;.
2. Публичные призывы к насильственному изменению либо свержению конституционного строя или к захвату государственной власти, а также распространение материалов с призывами к совершению таких действий, - наказываются ограничением свободы на срок до трех лет или лишением свободы на тот же срок«с прекращением гражданства Украины»; .
В УК РФ статью за публичные призывы к свержению власти я не нашла
Это вам не пляски в храме и не прибитые, прости Господи, тестикулы. И не Майдан под прикрытием боевиков, организованный ЕС и США.
Это подвиг. Бездна вкуса. Продуманность. И бесстрашие.
Подумать только! В мрачном СССР призывать к восстанию! Идеализм на грани нездоровья.
Нынешние грантоеды из пятой колонны рядом с ней не стояли. Мелкие, суетные, корыстные. И недалекие.
Юная Новодворская отдыхает в Краснодарском крае. Рядом с ней не Боровой. И нога не ее.
Оригинал взят у
fish12a в Диссидент в четвертом поколении Баушка диссидентского движения В.И. Новодворская о своей борьбе.
- Тот ваш первый арест, кажется, связан с Кремлем?
- Это финал истории. А началось все с создания подпольной студенческой группы. Помню, этот факт был тогда очень красиво запечатлен нами в школьных тетрадках — с программой-минимум. Перед нами стояла совершенно однозначная цель — свержение существующего государственного строя. Нам также ставилось в вину распространение листовок, самиздата. Согласитесь, неплохо звучит для 1968-69 годов?
- И сколько же вам стукнуло в ту пору?
- О, я была очень взрослой! Целых 19 лет.
- Кого же вам удалось затянуть в свою группу?
- Вот так сразу и затянуть! Вы плохого мнения о советской молодежи. Но если пользоваться вашей лексикой, то я смогла затянуть в подпольную организацию мальчиков из хороших, благовоспитанных семей, студентов МГИМО, МГУ, физтеха, иняза. Такой чисто дворянский заговор… Только мальчики на декабристов не смотрелись. К сожалению, народ очень вырождается. Это особенно видно сегодня, но было заметно и в 69-м. Если декабристы все бросили и помчались на Сенатскую площадь, то мои мальчики соглашались действовать лишь подпольно, а когда дошло до разбрасывания листовок, я осталась в печальном одиночестве.
- Вас арестовали, а они?
- Мальчики взялись за ум, думаю, впечатлений от общения со мной им хватило на всю жизнь.
- Их не задержали?
- Каким образом? Никто не знал их имен, кроме меня У нас была железная дисциплина, строжайшая конспирация с полной автономией групп. Вместе мы никогда не собирались, все нити находились у меня, членские взносы вносились под псевдонимами. В результате органам удалось выловить только одного паренька из физтеха, который провожал меня на акцию и нес сумку с листовками. И это-то случилось по его собственному недомыслию, не признайся он сам, никто не смог бы ничего доказать. В итоге бедолага вылетел из института. Все же прочие имели остроумие вести себя хотя бы в рамках инстинкта самосохранения, не торопились с признаниями, доверившись благоразумной трусости, и их отпустили с богом. Я же долго вешала лапшу на уши чекистам, рассказывая о мощной организации с 350 членами в Москве и еще с почти таким же количеством в Питере и по стране. Не думаю, чтобы мне поверили, но почесаться гэбэшников я заставила.
- Сколько вас было на самом деле?
- Фактически — двенадцать человек. Мало? Конечно, мало. У меня же существовал план возвестить на суде на всю страну о наличии крепкой и крупной подпольной структуры, дабы создать на пустом месте революционное движение. Идея была не так уж плоха, к сожалению, практика тех лет не позволила ее реализовать. Во-первых, не проводились тогда открытые судебные процессы по таким делам, что явилось для меня неприятнейшим сюрпризом. Во-вторых, КГБ столь лихо поднатаскался в политическом сыске, что если организации подобного рода первое заседание проводили где-нибудь на конспиративной квартире, то дальнейшие планы они разрабатывали уже на Лубянке. Аресты производились очень быстро, поэтому 12 человек — максимальное число, на которое я могла в 69-м рассчитывать без дополнительной засветки. Кстати, и позже, вплоть до 1988 года все мои попытки создать какую-нибудь оппозиционную партию или организацию не увенчались успехом.
КРЕМЛЕВСКАЯ СЕЯТЕЛЬНИЦА
- Вам предъявили 70-ю статью. В тогдашней редакции это звучало примерно так: распространение антисоветской литературы, антисоветская агитация и пропаганда с целью подрыва и ослабления строя. Верно?
- Совершенно точно. Хочу сказать, что это обвинение было вполне заслужено, как, впрочем, и все последующие. Просто ОНИ еще не подозревали в те времена, что когда-нибудь найдутся сумасшедшие, которые открыто будут призывать к свержению этого режима насильственным путем.
- Но тогда, 5 декабря 1969 года, направляясь в Кремль, вы вряд ли надеялись, что народ моментально поддержит ваш призыв к вооруженному восстанию? В противном случае это выглядело бы утопией.
- О нет, я не самообольщалась. Мне хотелось смутить умы людей, и это вполне удалось. Я сознательно выбрала время, место. Это же был день Советской Конституции, праздник, с позволения сказать. В Кремлевском Дворце съездов показывали оперу «Октябрь». Боже, это же надо додуматься до такого маразма, сочинить оперу с поющим Ильичем… Так вот. Я заняла свое место на бельэтаже. Кстати, я специально билет купила туда, а не в партер или на балкон, поскольку дома предварительно порепетировала, откуда лучше разбрасывать листовки, чтобы они дальше разлетались и ложились веером. Улучив момент, я встала, раскрыла сумочку и стала, так сказать, сеять разумное, доброе, вечное. У меня было всего около двухсот листовок. Красиво летели… Сверху я хорошо видела, как люди подбирали их, читали, прятали у себя. Листовки расхватывали, словно мясные бутерброды на вегетарианском обеде. Чекисты нашли только 44 экземпляра, остальные им не вернули. По тем временам это был мужественный поступок. Вы представляете, какие неприятности могли нажить себе люди, найди у них этот компромат? А ведь при выходе запросто могли и обыскать… Самое поразительное, возможно, в том и заключается, что народ отнесся к моему поступку с пониманием. Читал призыв к восстанию, мой беспомощный стишок, начинавшийся словами «Спасибо, партия, за это!», и не осуждал. А ведь люди еще были сыты. Не то, что сейчас. С чего на власть роптать? Помню, в буфете КДС даже блинчики с красной икрой продавали. Дешевые…
- Разбросав листовки, вы не пытались скрыться?
- Я вместо этого попробовала еще провести импровизированный митинг… А куда бежать? Честно говоря, я готовилась встретить смерть. Ждала от властей концептуального поступка, не сомневалась, что за содеянное меня убьют на месте. Зачем же тянуть? К тому же я понимала бессмысленность надежд укрыться где-либо. Листовки я писала от руки, (200 штук. Лера- гигант - прим.) по почерку меня живо вычислили бы. Печатные машинки тогда все были учтены и зарегистрированы, для покупки новой требовалось разрешение. Словом, прятаться я не думала, а просто настраивала себя на худшее. Но ничего трагического не произошло, меня схватили и отправили на Лубянку
ОТ ПОСАДКИ ДО ПОСАДКИ
- Тогда давайте возвратимся к прерванной теме — к рассказу о том, что последовало за разбрасыванием листовок в КДС.
- Последовала Лефортовская тюрьма. Это была моя первая посадка туда. Кстати, насиделась там всласть и имею возможность сравнивать состояние Лефортово в разные времена — в расцвет застоя, на восходе перестройки и на ее закате. Первый мой срок был два года. Конечно, если бы кто-то мог предполагать, что за той первой «выходкой» последует какое-то продолжение, я бы так легко не отделалась.
- После полугода в Лефортово вы ведь попали в Казанскую психиатрическую спецтюрьму. Вас пытались выдать за психически ненормальную?
- Для них это был единственный выход. Тогда подобное широко практиковалось, идеи о свержении государственного строя не выносились на открытые судебные процессы. Это выглядело слишком одиозно. В открытом слушании дело рассматривалось только в том случае, если оно было групповым или же давало возможность скомпрометировать участников через связь с Западом, работой на ЦРУ и так далее.
- Как вам жилось после освобождения?
- Надо полагать, несладко. Практически по подложным документам я училась на вечернем факультете иняза Московского областного пединститута. Все время ждала, когда меня вытурят.
- Неужели КГБ не мешал?
- Думаю, они просто прохлопали эту ситуацию. Во-первых, бумаги фактически липовые, во-вторых, отделение считалось заочным, там не было зоркого ока комитета комсомола. При нашем уровне организации, царящем повсюду, неудивительно, что мне удалось проскочить незамеченной.
- Борьбу вы не прекращали?
- В 1978 году меня судили за диссидентскую деятельность, в 1985-м — еще один срок. В 86-м — новый, опять за самиздат, листовки. Опыт Дворца съездов не прошел даром. Только теперь мы сеяли идеи в кинотеатре «Россия». Там на элитарные фильмы собиралась изысканная публика. В 1986-м листовки уже были антигорбачевского характера. Опять светила 70-я, и меня упрятали в Лефортово. И тут я по-настоящему ощутила дыхание перестройки. Меня освободили из-под стражи через четыре дня, срок невероятно малый. Буквально в спину за ворота вытолкали. Шел октябрь 86-го… Но я не успокоилась и 30 октября провела индивидуальную демонстрацию в день политзаключенных. В итоге еще три месяца — теперь в закрытом секторе 15-й психбольницы. Не приведи вам Господь узнать, что это такое. Любая тюрьма раем покажется. Спросите политзека, он предпочтет 10 лет лагерей одному году в спецбольнице. Пытки, бесконечные издевательства, полное уничтожение человеческого достоинства… Беспредел чистой воды. Могут хоть 20 лет гноить. Очень удобный способ упрятать от посторонних глаз диссидентов. Ельцин прокричал на весь мир, что в России освобождены последние политзаключенные. А по нашим данным, их еще человек 40 как минимум (интервью 1992 года - прим.). Точную цифру вам никто не назовет, поскольку полная ревизия спецтюрем не проводилась.
- Валерия Ильинична, слушаю вас и не могу отделаться от ощущения, что разговариваю с человеком из другого времени. Вы не чувствуете себя чужой окружающему миру?
- Можно, конечно, пофилософствовать на эту тему, но я отвечу предельно кратко: у меня есть цель, и я к ней иду. То, какое впечатление произвожу при этом на окружающих, на данном этапе вторично. Я ступила на этот путь и сворачивать с него не намерена. Лишь за годы так называемой перестройки у меня было 17 арестов только за несанкционированные митинги. Каждый раз я получала по 15 суток.(так вот у кого учится стойкости Уд! - прим.) Меня помещали в камеру, а я объявляла голодовку. И так раз за разом. Своеобразное соревнование — кто кого. Я власть или она меня. Аресты прекратились 12 марта 1990 года. В Моссовете бразды правления взяли новые лидеры, именующие себя демократами. На контрасте с предшественниками им важно было создать себе имидж, расположить людей. Потому меня и не трогали. Но эта ложная ситуация продолжалась недолго. Вскоре усилилось преследование за оскорбление мною чести и достоинства Президента СССР. Суд дал мне 2 года исправительных работ за сожжение государственного флага СССР и оправдал по горбачевской статье. Верховный суд утвердил приговор, но заменил срок 200 рублями штрафа. Прокурор России Валентин Степанков опротестовал это решение, и мое дело достранствовало по различным кабинетам до той поры, пока я не схлопотала новый срок по 70-й. В мае 1991-го я вновь оказалась в Лефортово. Успела пробыть там три месяца. Я собиралась сидеть до суда, а потом вне зависимости от приговора объявить смертную голодовку. Понимаете, я не признаю за врагами права брать меня в плен. Меня нельзя победить, можно только убить. Раз наше государство не в состоянии сделать решительный шаг, я совершу его сама. Как это у Марка Захарова: «Ужасно умирать надоело»? Но в этом случае мой замысел не осуществился. В очередной раз началась перестройка, и меня выгнали из Лефортово с формулировкой об изменении меры пресечения и подпиской о невыезде.
С МихалСергеичем.
- В изголовье вашей кровати висят фотографии и репродукции Христа, Сахарова, Солженицына, Марченко, Высоцкого и детей царской семьи. Надо полагать, этот набор не случаен?
- Христос — это мой политический ориентир. Единственный, кого я признаю, кроме, пожалуй, Махатмы Ганди и Тиля Уленшпигеля. Сахаров и Солженицын — товарищи по борьбе. Кроме того, Солженицын — любимый писатель. Анатолий Марченко — напоминание, что не все вышли живыми из схватки с режимом. И те, кто уцелел, должны сражаться за двоих. Убиенные царские дети — как естественная грань для каждого политика и революционера, грань недозволенного. Бой между противниками должен быть честным. Но после битвы — только милосердие. Нельзя мстить поверженному врагу. Высоцкий — прекрасный поэт, актер. В основе его творчества — страсть, отчаяние, страдание — чувства, мне понятные.
- Валерия Ильинична, вы борьбу сделали смыслом жизни. Но разве это возможно?
- Ибсен говорил, что умереть можно и за чужое, но жизнь отдать только за свое. Да, борьба для меня — дело жизни. Моя цель — изменение государственного строя революционно-демократическим путем, без насилия. Пока эта идея не овладела всеми, у меня есть занятие. И потом, что значит борьба ради борьбы? Это все равно, что сказать: порядочность ради порядочности
- Но если допустить, что у нас будет построено демократическое общество, с кем вы станете бороться?
- Демократическое общество — не ГОЭЛРО, его построить нельзя. Откуда оно возьмется при власти негодяев над страной холопов? Нет, на этом свете мне работы хватит. Да и отправившись в мир иной, я еще посмотрю, как там обстоят дела с тоталитаризмом. Если что, сразимся с Господом Богом и его воинством. А если серьезно, я не думаю, что доживу до того момента, когда у нас все придет в норму.
- Значит, выход один — Лефортово?
- Мне просто любопытно узнать, сколько же вытерпит ельцинская власть. Горбачева хватило на три года поединка со мной. Сколько выдержит Борис Николаевич? Поймите, это не спортивное соревнование, гонка за результатом. Просто я знаю, что без свержения существующей тоталитарной власти во имя изменения строя ничего не добиться. Поэтому я и стою на своем.
- Простите за лобовой вопрос: КГБ вам никогда сотрудничество не предлагал?
- Там работают умные люди. Они ни за что не стали бы звать непригодных для этого дела. Я же идеалистка, непрактичная. Нет, никогда не предлагали. Хочу сказать, что я всегда пользовалась уважением врагов. С некоторыми следователями у нас даже установились нормальные человеческие отношения, насколько это возможно в такой ситуации. Шла своеобразная игра. Например, мне говорили: «Вы, конечно, не ответите на этот вопрос, но я обязан спросить…» В КГБ работают профи. Они редко ошибаются в людях. Если вас подцепили на крючок и завербовали, ищите слабинку в себе. Это не Комитет вас охмурил, а вы сами сплоховали. Смешно, но у меня даже есть любимые следователи. Честные люди, добрые враги. Парадокс?
полностью тут: http://www.newlookmedia.ru/?p=1479#m
"Да и отправившись в мир иной, я еще посмотрю, как там обстоят дела с тоталитаризмом. Если что, сразимся с Господом Богом и его воинством". (© Новодворская. )
шизофреники сами не живут и окружающим их не дают жить нормально. а другие шизофрениеи первых хвалят до самозабвения. длб, подумали бы, что будет если все такие как они будут
ОтветитьУдалить