ed_limonov
Эдуард Лимонов, писатель
Это Я, Эдичка
Эй, есть кто живой? Оливье и граната
Можно сказать, что Лимонов переходит на сериалы — это уже третья книга его очерков-некрологов, не говоря о многочисленных воспоминаниях и прочих мемуарах. Но, также стоит заметить, что писатели всегда любили дописывать и апдейтить свои воспоминания, сам же Лимонов из документирования собственной жизни очень давно сделал особый жанр собственного имени. И за новой его книгой непременно пойдешь: «резкая, злая, бодрая книга», как сказано в аннотации явно лимоновского же сочинения. Так и есть!
Пиетета тут, как не трудно догадаться, вообще меньше всего. Портрету на могильном камне Н. Медведевой он выговаривает в духе — дура ты, была б осторожней, еще жила бы; в память В. Новодворской призывает петь котов-девственников. Он и в «кладбищеуправление» (авторский неологизм) входит с охранниками, разыскивая никогда не посещавшуюся им могилу, и не может удержаться от хохмы — «есть тут кто живой?». И тем самым вызывает раздражение? Уж к этому Э.В. не привыкать.
В его могильных очерках, конечно же, много самого Лимонова — но это если и основное блюдо, то остальные смены блюд отнюдь не разочаруют. Аперитивом — очерк жизни покойного с лимоновскими оценками и мемуарами о том, где пересеклись (с Рохлиным пили вино в Думе и ходили к бастующим шахтерам, с Гавелом дискутировали на литературной конференции в Будапеште). На первое же — детали-мазки, которыми Лимонов рисует-пригвождает своих персонажей (Топоров — «немецкий гном», та же Новодворская — «юродивая», и все тут).
И еще, конечно, будет много ярких закусок, острых и неожиданных, как коктейль на вкус бармена. Экстази в клубе 90-х в обществе БГ, концерт в самом известном панк-рок-клубе мира CBGB с Вознесенским и привезенные им из Приднестровья на фуршет ЛДПР гранаты («до сих пор помню глаза Вольфыча и запах салата оливье на столах»). Вам еще?Будет, конечно, и очерк времен. Тот Париж 80-х, где, подверженный обструкции за поддержку Палестины, безвестно умирал в дешевом арабском отеле Жене. Наши вольные 90-е, когда «люди ночами в пургу пили на Арбате, кричали и спорили в метели о политике». И 2000-е, «что называется, ни рыба, ни мясо».
Сверху веточка петрушки-юмора («ОМОН бьет говнюков, пришедших наброситься на меня, что человеку еще нужно?») и долька лимона — той образности, которую ждать только от действительно крупнокалиберного писателя («весь день шел пушистый, отчаянно белый снег, и на ветви лип, куда выходят окна двух моих комнат в центре Москвы, налипла сказка»).
В красном же углу картина старинных мастеров маслом — «Эдуард Лимонов и смерть». По поводу своего «солидного», как принято говорить, возраста Лимонов шутит и кокетничает — что каким-то не очень понятным образом попал в эту «возрастную группу», что-де в его-то годы мог что-то и забыть (и, конечно, через пару строк прекрасно вспоминает «забытое»). Такой он старик поневоле, в общем.
Но да, о смерти хоть и опять же без страха и пиетета, но медитирует, роняет, как землю на крышку гроба, ремарки. «Чтобы я запомнил эту сцену и через добрые полвека связал в честь его пару страниц. Не воображаю, но, видимо, так. От большинства людей мало что остается» (о своем рано погибшем школьном приятеле). «Пишу, чтобы доказать, что жизни людей незначительны? Ну да» (о Е. Бачурине). И все потому, что «никакой морали извлечь из смертей невозможно. Разве что каждая смерть — это практически доказательство отсутствия бессмертия»?
Кажется, Лимонов еще что-то успеет об этом написать.
Комментариев нет:
Отправить комментарий