24.06.16.Дмитрий Евстафьев
ИЗВЕСТИЯ
Политолог Дмитрий Евстафьев — о том, как выстраивать стратегическое взаимодействие с «новой» Европой
Мы часто сетуем на то, что европейская политика измельчала и что современная Европа не способна играть самостоятельную геополитическую роль. Говоря это, мы правы, однако правы только в определенной части. Нельзя требовать от кого-то больше того, чем он может тебе дать. И ожидать от Европы каких-то стратегических прорывов в отношениях с Россией было бы наивно.
Проблема России во взаимоотношениях с Европой состоит в том, что, понимая несамостоятельность нынешних европейских политиков, мы попросту не можем им доверять. Нам крайне сложно планировать отношения с ЕС на среднесрочную перспективу.
Никто пока даже не понимает до конца, какими будут те элиты, которые придут к власти лет через 10, не говоря уже про более отдаленную перспективу. А ведь это всего одно поколение политиков. Более того, мы даже не можем однозначно утверждать, будут ли они еще европейскими (даже не по культуре, а по операционным принципам и политическим особенностям) или уже постевропейскими.
К примеру, политическая культура евробюрократии уже сейчас не только постхристианская, но и постевропейская, и это очень заметно.
Впрочем, еще доигрывает свои игры последнее поколение европейских политиков, помнящее золотой век «закатной холодной войны», когда «никто не хотел нападать». Но во власти уже появляются носители совершенно иных культурных и социальных парадигм. Это не зависит от их политических пристрастий: они появляются и у европейских левых, и у европейских правых. И дело не в том, что они более активны и агрессивны — и в хорошем смысле, и в плохом — по сравнению с «традиционными» европейцами. Они просто иные. Достаточно сравнить Франсуа Олланда с Николя Саркози, а Франк-Вальтера Штанмайера с уроженцем Вьетнама бывшим министром экономики Германии Филиппом Рёсслером; милейшего, но вялого депутата бундестага от левых партий Грегора Гизи с его искрометной коллегой Сарой Вагенкнехт. Да и устойчивость Ангелы Меркель явно определяется ее способностью принимать решения вне традиционных для Германии моделей. И это еще только первое поколение «новых» европейских политиков, которое старается действовать как бы в рамках «европейских ценностей». Никакой экзотики...
Но надо быть очень наивным, чтобы не увидеть за этими индивидуальными случаями общей тенденции, которая со временем будет становиться все более и более радикальной.
Нет, конечно, можно питать иллюзии относительно «национального поворота» в Германии или «правого ренессанса» во Франции и Италии, но даже если это и произойдет (оставим в стороне вопрос о потенциале и степени ответственности тех сил, на которые возлагаются надежды), среднесрочную тенденцию это не изменит.
И проблема не в том, что мы в России с трудом сможем спрогнозировать, какими станут европейские элиты лет через 10–15. Проблема в том, что сами европейские политики, в том числе и те, кто приезжает в Россию «показывать себя», вряд ли смогут даже в общих чертах ответить на этот вопрос.
Европа меняется, меняется быстро и далеко не в сторону большей социальной и политической устойчивости. И эти изменения, увы, несводимы только к последствиям антироссийской истерии, хотя и она начинает приобретать совершенно неприличные для респектабельного Старого Света формы. Речь уже идет о глубинных средне- и долгосрочных изменениях. Изменениях, которые могут мало что оставить от той Европы, которую мы знали по периоду холодной войны и по первым постсоветским годам.
Европа сама должна решить, не столько с кем она, но прежде всего — «что она». Пока это знание во многом навязывалось европейской общественности со стороны евробюрократии. Теперь ситуация несколько иная: ренационализация европейской политики на фоне кризиса беженцев, обострения военной истерии и в значительной степени Brexit’a ускоряет развитие.
Может ли Россия как-то повлиять на эти процессы? Увы, Россия не обладает ресурсами, чтобы помочь Европе сохранить устойчивость в процессе внутренних трансформаций и самостоятельность в условиях нарастающего внешнего давления. Россия должна сосредоточиться на собственном развитии.
Лучшее, что мы можем сделать, — не закрывая дверь для диалога и расточая в отношении нынешних европейских политиков искренние, но дежурные улыбки, оставить Европу в покое. Пусть Европа думает о своем будущем и борется за него. А Россия будет выстраивать среднесрочные отношения с теми, кто придет «всерьез и надолго». Даже если это будут неприятные нам люди из иной культурно-религиозной реальности.
Пока Европа решает для себя, какой ей быть, Россия могла бы заняться и внутренней реконструкцией (санкции явно идут на пользу нашей стране), и выстраиванием своих отношений с Востоком и Югом, ибо опыт последних лет показал недостаточность прежде всего инфраструктуры экономических отношений. И это не говоря уже о безусловном приоритете отладки отношений со странами ЕАЭС.
Если Россия сможет создать инфраструктуру политического и экономического взаимодействия на этих направлениях, она будет готова к взаимоотношениям с любой Европой. Даже если ее трансформация примет экзотические формы.
Иными словами, пока Европа будет решать свои внутренние проблемы, России есть чем заняться. И ничего критического в том, что отношения с ЕС перестанут быть безусловным приоритетом, нет. Хотя, конечно, определенные группы экономических интересов могут и пострадать.
А можно ли сейчас взаимодействовать с Европой и европейскими институтами, пока не сформировался новый стратегический тренд? Ответ должен быть прост и максимально циничен: можно, но исключительно по бессмертной формуле «утром стулья, вечером деньги — можно. Но деньги — вперед». И главное — не поддаваться на разные «завлекалочки», по части которых нынешние европейские политики большие мастера, достаточно только поглядеть на Николя Саркози.
Иными словами, современная Европа может рассматриваться Россией как партнер только при обязательной экономической и политической «предоплате». Современной Европе ничего уже нельзя отпускать «в кредит».
Вместе с тем России стоит уже сейчас готовиться к тому, чтобы выстраивать стратегическое взаимодействие с той «новой» Европой, которая неизбежно возникнет после 2025 года. Ведь с точки зрения мировой политики 2025 год — это послезавтра.
И вот это будет задача действительно «посильнее Фауста Гёте».
Автор — профессор НИУ ВШЭ
Комментариев нет:
Отправить комментарий