Сергей Воронцов - журналист
Последние два года мало кому интересная Молдова стала, что ли, родней Украине. Намного родней. У них – Приднестровье, у нас – Донбасс.
Вот, кстати, пока у нас не было Донбасса, то как-то очень мало думалось про их Приднестровье. Хотя, на самом деле, это невероятной, сумасшедшей силы травма. Одни из самых востребованных книг в Кишиневе про то, что было в Приднестровье. В Национальном музее пробитые осколками солдатские бушлатики и последние письма.
И как-то интересно становится, как эти люди несут в себе ту минувшую войну. Ведь всё это случилось в такой маленькой стране, величиной с область. Тут ничто не может быть далеко. Всё на расстоянии вытянутой руки. И интересно, что они думают с высоты своего опыта о нашей войне.
В двадцати километрах от Кишинева, есть маленький городок Вадул-луй-водэ, где как-то решил я откиснуть пару дней, и не думать вообще ни о чем. Городок на Днестре,Ю с отличным пляжем, и чистейшей водой. В выходные там собирается весь развеселый Кишинев. Лениво тусуясь, я неожиданно понял, что в этом городе почти все – участники тех событий. Это понятие возраста. Старше сорока пяти – ты участник априори. Что же сделала война с этими людьми?
Представлялось, что в них будет много ненависти к противнику и разочарования. Я не разговаривал об этом специально. Люди, узнав, что я из Украины, часто склонялись к теме Приднестровья. Сродство уже проявилось. Они жалели нас.. и меня. Они точно знают, что нам плохо. Я не хотел ничего узнавать, но мне рассказывали. Не побоюсь и скажу, как-будто жизнь их ко мне подталкивала, чтоб я что-то понял.
Мне запомнилось два разговора. Один из них с женщиной. Она пекла пирожки на передовой, вместе со своей беременной сестрой. Они стояли на каких-то постах, дежурили и ночью, и совсем рядом свистели пули. Она сказала мне удивительную вещь: «Мне страшно это вспоминать, и я… жалею об этом… всей этой большой судьбы, которая у меня есть, где есть семья, дети, бизнес, жизнь. Всего этого могло не быть. Вот оно - Приднестровье, через реку, всего несколько сотен метров. Мы думали, что это очень важно, чтоб оно осталось нашим, что это дико несправедливо, что уходит наша земля. Но через несколько лет я поняла, что у меня не было никакого Приднестровья, хотя оно прямо передо мной. У меня была моя жизнь, моя будущая судьба, моё дело. Это у меня было. Но Приднестровья у меня никогда не было. И оно мне не нужно»
Второй разговор был с хозяином гостинички, где я провел две ночи. Его нога была пробита пулей двадцать лет назад. По утрам он разрабатывает больную ногу гимнастикой, наверняка по той же причине, он старается не ходить, а бегать, или ездить на велосипеде. Это образ жизни.
Чудеснейший, доброжелательнейший, внимательный человек. Он сказал мне вот что: «Когда ты берёшь в руки автомат, то, на самом деле, не очень хочешь стрелять в людей, но еще меньше ты хочешь, чтоб стреляли в тебя. И ты идёшь через реку и договариваешься с людьми, они же соседями были вот недавно: ребята, давайте не стрелять. И они соглашаются, потому что они думают, как и ты. Проходит неделя. И никто не стреляет. Проходит две недели. И никто не стреляет. Но потом кто-то обязательно приходит и стреляет. Обязательно стреляет. Не мы, и не они. Но это выясняется уже потом. Просто кому-то очень нужно, чтоб стреляли. Потому что это – деньги. И власть. И когда я понял, что это кому-то нужно. Я понял, что нас обманывают. И вас обманывают, я так думаю». Можно сказать, что это частный случай. Простое житейское переживание некоего журналиста. Некоторых людей. То, что застряло в душе.
Но через несколько лет спадёт пелена политика. И будут даны житейские оценки. Просто житейские оценки. Иногда страшные. Как сказали мне там: «Мы думали, что мы – патриоты, они думали, что они – патриоты. Но мы остались друг для друга – убийцами. Навсегда». Я заехал покупаться, отдохнуть. Но узнал очень важную вещь: люди не несут в себе войну. Потому что это нечто невыносимое.
Это не о пацифизме, ведь эти люди сражались. Это о том, что обязательно будет. Мы оброним войну, если хотим жить жизнью. Мы не будем её нести. Как, возможно, и они.
Поэтому нечего удивляться позиции Савченко, так нацеленной, в конечном итоге, на мир. Войну прекратят люди не из Киева. А те, кто в ней меньше всего заинтересован.
"То, что застряло в душе." – Точнее будет сказать (касается всех "откисающих" украинских журналистов): "Душа застряла". Она застряла в "вате", "колорадах", "русне" и "москалях - на гиляку". Душа застряла в тот момент, ..."Когда ты берёшь в руки автомат", потому что тебе сказали, что там – недораса и тебе разрешается её отстреливать. Обманули? Конечно! Особенно легко обманывать тех, кто сам обманываться рад. Заклиненные души легко хватаются за автомат, легко палят из гаубиц в неведомую даль, где скопились какие-то "нищеброды", "изгои"; легко выжигать их фосфорными бомбами, легко бить по квадратам – не по людям же! – из "Градов", "Смерчей", "Точек-У", туда, подальше, когда не видно глаза детей, в которых – ужас непонимания: мама...рядом... умирает. Дети на Донбассе теперь хорошо различают в грохоте взрывов мины и снаряды. Им страшно. Им страшно и в подвалах. Но ужас в их душах только тогда...
ОтветитьУдалитьАТО?! Плоть-то "откиснет", душа – никогда.
Но после Страшного Суда душам людей будет определено в разные стороны. Совершенно точно одно: души и "нехотящих убивать убийц", и воспевающих их как "героев АТО" людей пойдут в одну сторону.