24.10.16
Захар Прилепин
Наш современник неизбежно помещает всякую историческую личность в нынешний контекст, измеряя её достоинства и недостатки сообразно тому, что имеет в текущем дне наивысшую ценность.
Или то, что кажется ему таковой ценностью.
Речь, не станем затягивать вступление, идёт о фигуре Иоанна Грозного.
Одни говорят, что при Иоанне Грозном империя необычайно разрослась географически, и, как следствие, население многократно увеличилось: земли-то брали вместе с жителями.
Другие пытаются доказать, что Грозный воспринимал русского человека как раба, а наследственное рабство мы, как известно, пытаемся в себе изжить. И так получается — не ахти, а тут ещё Грозному памятник поставили. (Хотя ведь, Боже мой, в Орле! Далеко за МКАДом. Даже не на Красной площади! А крик стоит, словно этот памятник скоро из Орла на «Эхо Москвы» прискачет и переедет весь коллектив пополам).
Отдельной особенностью сегодняшнего дискурса является привычка к перекрёстным ссылкам, которые, в свою очередь, ведут к другим ссылкам, которые, в какой-то момент якобы должны привести к первоисточнику.
К примеру, противники установления памятника Иоанну Грозному с завидной убеждённостью говорят о том, что этого кровопийцу осудил сам народ, поименовавший его «иродом»; а народ у нас — высший суд.
Народ, впрочем, Петра Великого считал антихристом, Николая II именовал Кровавым, а Сталина упрямо считает «Именем России», невзирая на сериал «Московская сага» и многолетнюю работу Николая Карловича Сванидзе на телевидении.
На мнение народа у нас принято ссылаться только когда оно совпадает с мнением прогрессивной части интеллигенции.
— Мужик, Грозный хороший был царь?
— Ирод!
— Вот видите!
— Что «вот видите?» Мужик, подожди, а Ельцин хороший был царь?
— Ирод!
Тут либо сразу двум иродам сносить памятники, либо вообще на мужика не ссылаться. Либо, как положено в демократических странах, оба памятника оставить и суету не наводить.
Тем более, что фольклорные источники, касающиеся Иоанна Грозного, весьма разнообразны и заключают разнородные оценки его деятельности.
Не ставя целью обобщать весь фольклорный свод и выдавать себя за специалиста (ссылающегося на источники, ссылающегося на другие источники, которые в свою очередь…), приведу лишь один показательный, как мне кажется, пример.
Сохранившиеся в достаточном количестве песни о Степане Тимофеевиче Разине — одном из любимейших фольклорных персонажей — имеют некоторые важные в данном случае особенности. Во многих песнях казнит Разина — Иоанн Грозный. Но, напомню, что казнь его случилась в правление Алексея Михайловича из династии Романовых.
То есть, по мнению сочинявшего и певшего песни народа, Алексей Михайлович по прозвищу Тишайший, не был столь состоятелен, чтоб казнить самого Разина. Нужна была соразмерная фигура. И, естественно, это оказался Грозный.
Несмотря на то, что при Алексее Михайловиче состоялось воссоединение Украины с Россией, он всё-таки не тянул на такую роль, веса не доставало.
Характерно, что в народных песнях, о которых мы ведём речь, Грозный не выглядит злодеем. Разина народу, конечно, жалко, но в целом ситуация описывается внеэмоционально: вот был Разин, он погулевал, вот Грозный царь нахмурил брови, осерчал и приказал срубить казаку головушку. Два серьёзных человека не смогли разойтись на просторах суровой русской истории, бывает.
И вот что ещё интересно.
Песни эти создавались в течение следующих полутора столетий, в том числе после смерти Петра Великого, сына Алексея Михайловича. Историческая аберрация могла бы привести к тому, что народ устроил бы встречу Разина не с Грозным, а с Петром: отчего бы и нет? Полтора века спустя, за неимением под рукой печатных источников, люди русские вполне могли ошибиться в датах: чтоб попасть на суд к Грозному, Разину надо было буянить на сто лет раньше, а чтоб угодить в лапы к Петру — лет на тридцать-сорок позже. То есть, вероятность смещения разинского бунта чуть вперёд даже выше.
Но нет, русские песнетворцы отправляли Степана Тимофеевича именно к Иоану Васильевичу. В этом смысле царь-ирод оказывался предпочтительнее царя-антихриста.
Основной причиной, столь высокого положения Грозного в национальном сознании являются не географические приобретения как таковые — они имелись, как мы уже сказали, и у Алексея Михайловича, и у Петра Великого. Да, то, что при Грозном Русское государство стало больше всей остальной Европы, на сегодня впечатляет: видимо, где-то здесь находятся истоки сложного европейского отношения к нам: с чего бы у этих варваров такая огромная земля? Откуда они взялись вообще?
Однако русскому мужику до всех этих просторов дела было мало. Глобуса он не имел, оценить просторы не мог.
Зато у этого мужика была колоссальная и, как мы даже без малого пятьсот лет спустя понимаем, неистребимая травма: он помнил, как однажды и на многие века была унижена Русь: он знал про Ордынское иго.
История взаимоотношений с Ордой была не частью национальной памяти — а едва ли не всей памятью целиком: причём страшной, чёрной.
Ни победа Дмитрия Донского на Куликовом поле, ни случившееся сто лет спустя, в 1480 году, «Стояние на Угре», согласно официальной точке зрения, положившее конец игу, не вытравили этой травмы. Непрестанные набеги Казанского ханства и Крымского ханства не позволяли ни о чём забыть.
Нам сообщают, что только в правление Иоанна Грозного было осуществлено до сорока походов казанских татар на русские земли — в регионы Нижнего Новгорода, Вятки, Владимира, Костромы, Галича, Мурома, Рязани, Вологды. Ну, то есть, по тем временам — почти по всей русской земле, за исключением стольного града (который крымцы ещё успеют сжечь в правление Грозного) и ещё свободного Новгорода.
Знание об Орде — было знанием об абсолютной тьме, оно являло собой жесточайший сгусток трагедий, обид, мук.
Доордынская Русь была почти неразличима для русского человека эпохи Иоанна Грозного. От дедов, прадедов, прапрадедов и далее вглубь времени он помнил только одно: Орда была всегда, Орда беспощадна, Орда почти непобедима, Орда сожгла тысячи и тысячи деревень, увела тысячи и тысячи голов скота, продала тысячи и тысячи жён и дочерей на невольничьих рынках.
Орда — это чудовище ненасытное, многоголовое, ужасающее.
И вот в 1552 году Грозный берёт Казань. Это вам не Куликовская битва, через два года после которой Орда вновь сожгла Москву. И не «Стояние на Угре» — что там стояние! — это поход и долгожданная, невозможная, необъяснимая победа.
Абсолютный слом сознания случился тогда.
Когда сегодня говорят, что Иоанн — синоним рабства, в это слово вкладываются нынешние, по сути, нелепые, паразитарные смыслы.
Русский человек эпохи Грозного, воспринимал рабство более чем конкретно: в любой день может накатить злое воинство, накинет тебе верёвку на шею, если ты ещё здоров и полон сил, изнасилует у тебя на глазах твою дочь и оставит малолетнего грудного сына задыхаться и кричать в пылающей деревне. Вот, чёрт возьми, рабство — а не те эфемерности, которыми вы сегодня так озабочены.
…Затем Грозный пошёл по следам откатывающейся и переходящей в русское подданство Орды — Астрахань, Сибирь…
Это конечно не было никакой колонизацией, как иногда представляют то движение Руси на восток. Если и был русский Грозный царь колонизатором — то вослед Чингисхану: тем более, что и сам, по матери, Иоанн Васильевич род вёл от Мамая, что для ордынской знати, давшей основу многим великим дворянским родам, имело не последнее значение.
В 1556 году была разрушена столица Золотой Орды Сарай-бату. Именно это событие стало окончательной точкой в истории той беды, что пришла на Русь в 1237 году.
319 лет — вы только вдумайтесь в эту цифру! — длилось противостояние. И — закончилось.
Послесловием к этой дате может служить полная победа в 1572 году русских войск над войском Крымского хана, пытавшегося вернуть Астрахань и Казань и возродить Орду.
Чтоб осознать масштабы тех событий, мы даже не можем подыскать подходящего примера.
Представьте себе, что война с фашизмом длилась не четыре года, а хотя бы лет тридцать?
Или, если совсем близко к нашим дням, то такой пример. Девять десятых населения России было счастливо в день возвращения Крыма. И до сих пор большинство из нас рады этому событию, как чуду.
А теперь помножьте эту радость в сто раз, или даже в тысячу — ведь сегодняшний Крым не был источником бесконечных страданий для жителей России, а только лишь свидетельством двадцатилетнего (но не трёхвекового) национального унижения.
И вот тогда, когда радость внутри вас станет абсолютной, невозможной, заполняющей всё ваше сознание и отменяющее бесконечную чёрную память, вы, быть может, поймёте, чем русские люди обязаны Иоанну Васильевичу.
Грозный — не синоним рабства. Грозный — символ того, что рабство преодолимо. Просто для того, чтоб этот нехитрый факт осознать, надо не в московском кафе размышлять, а в зиндане.
…А вообще он, конечно же, был деспот, временами — параноик. И вообще жестокий человек. Кто бы спорил.
Захар Прилепин
Захар Прилепин об ожесточенном споре вокруг памятника, установленного в Орле
Наш современник неизбежно помещает всякую историческую личность в нынешний контекст, измеряя её достоинства и недостатки сообразно тому, что имеет в текущем дне наивысшую ценность.
Или то, что кажется ему таковой ценностью.
Речь, не станем затягивать вступление, идёт о фигуре Иоанна Грозного.
Одни говорят, что при Иоанне Грозном империя необычайно разрослась географически, и, как следствие, население многократно увеличилось: земли-то брали вместе с жителями.
Другие пытаются доказать, что Грозный воспринимал русского человека как раба, а наследственное рабство мы, как известно, пытаемся в себе изжить. И так получается — не ахти, а тут ещё Грозному памятник поставили. (Хотя ведь, Боже мой, в Орле! Далеко за МКАДом. Даже не на Красной площади! А крик стоит, словно этот памятник скоро из Орла на «Эхо Москвы» прискачет и переедет весь коллектив пополам).
Отдельной особенностью сегодняшнего дискурса является привычка к перекрёстным ссылкам, которые, в свою очередь, ведут к другим ссылкам, которые, в какой-то момент якобы должны привести к первоисточнику.
К примеру, противники установления памятника Иоанну Грозному с завидной убеждённостью говорят о том, что этого кровопийцу осудил сам народ, поименовавший его «иродом»; а народ у нас — высший суд.
Народ, впрочем, Петра Великого считал антихристом, Николая II именовал Кровавым, а Сталина упрямо считает «Именем России», невзирая на сериал «Московская сага» и многолетнюю работу Николая Карловича Сванидзе на телевидении.
На мнение народа у нас принято ссылаться только когда оно совпадает с мнением прогрессивной части интеллигенции.
— Мужик, Грозный хороший был царь?
— Ирод!
— Вот видите!
— Что «вот видите?» Мужик, подожди, а Ельцин хороший был царь?
— Ирод!
Тут либо сразу двум иродам сносить памятники, либо вообще на мужика не ссылаться. Либо, как положено в демократических странах, оба памятника оставить и суету не наводить.
Тем более, что фольклорные источники, касающиеся Иоанна Грозного, весьма разнообразны и заключают разнородные оценки его деятельности.
Не ставя целью обобщать весь фольклорный свод и выдавать себя за специалиста (ссылающегося на источники, ссылающегося на другие источники, которые в свою очередь…), приведу лишь один показательный, как мне кажется, пример.
Сохранившиеся в достаточном количестве песни о Степане Тимофеевиче Разине — одном из любимейших фольклорных персонажей — имеют некоторые важные в данном случае особенности. Во многих песнях казнит Разина — Иоанн Грозный. Но, напомню, что казнь его случилась в правление Алексея Михайловича из династии Романовых.
То есть, по мнению сочинявшего и певшего песни народа, Алексей Михайлович по прозвищу Тишайший, не был столь состоятелен, чтоб казнить самого Разина. Нужна была соразмерная фигура. И, естественно, это оказался Грозный.
Несмотря на то, что при Алексее Михайловиче состоялось воссоединение Украины с Россией, он всё-таки не тянул на такую роль, веса не доставало.
Характерно, что в народных песнях, о которых мы ведём речь, Грозный не выглядит злодеем. Разина народу, конечно, жалко, но в целом ситуация описывается внеэмоционально: вот был Разин, он погулевал, вот Грозный царь нахмурил брови, осерчал и приказал срубить казаку головушку. Два серьёзных человека не смогли разойтись на просторах суровой русской истории, бывает.
И вот что ещё интересно.
Песни эти создавались в течение следующих полутора столетий, в том числе после смерти Петра Великого, сына Алексея Михайловича. Историческая аберрация могла бы привести к тому, что народ устроил бы встречу Разина не с Грозным, а с Петром: отчего бы и нет? Полтора века спустя, за неимением под рукой печатных источников, люди русские вполне могли ошибиться в датах: чтоб попасть на суд к Грозному, Разину надо было буянить на сто лет раньше, а чтоб угодить в лапы к Петру — лет на тридцать-сорок позже. То есть, вероятность смещения разинского бунта чуть вперёд даже выше.
Но нет, русские песнетворцы отправляли Степана Тимофеевича именно к Иоану Васильевичу. В этом смысле царь-ирод оказывался предпочтительнее царя-антихриста.
Основной причиной, столь высокого положения Грозного в национальном сознании являются не географические приобретения как таковые — они имелись, как мы уже сказали, и у Алексея Михайловича, и у Петра Великого. Да, то, что при Грозном Русское государство стало больше всей остальной Европы, на сегодня впечатляет: видимо, где-то здесь находятся истоки сложного европейского отношения к нам: с чего бы у этих варваров такая огромная земля? Откуда они взялись вообще?
Однако русскому мужику до всех этих просторов дела было мало. Глобуса он не имел, оценить просторы не мог.
Зато у этого мужика была колоссальная и, как мы даже без малого пятьсот лет спустя понимаем, неистребимая травма: он помнил, как однажды и на многие века была унижена Русь: он знал про Ордынское иго.
История взаимоотношений с Ордой была не частью национальной памяти — а едва ли не всей памятью целиком: причём страшной, чёрной.
Ни победа Дмитрия Донского на Куликовом поле, ни случившееся сто лет спустя, в 1480 году, «Стояние на Угре», согласно официальной точке зрения, положившее конец игу, не вытравили этой травмы. Непрестанные набеги Казанского ханства и Крымского ханства не позволяли ни о чём забыть.
Нам сообщают, что только в правление Иоанна Грозного было осуществлено до сорока походов казанских татар на русские земли — в регионы Нижнего Новгорода, Вятки, Владимира, Костромы, Галича, Мурома, Рязани, Вологды. Ну, то есть, по тем временам — почти по всей русской земле, за исключением стольного града (который крымцы ещё успеют сжечь в правление Грозного) и ещё свободного Новгорода.
Знание об Орде — было знанием об абсолютной тьме, оно являло собой жесточайший сгусток трагедий, обид, мук.
Доордынская Русь была почти неразличима для русского человека эпохи Иоанна Грозного. От дедов, прадедов, прапрадедов и далее вглубь времени он помнил только одно: Орда была всегда, Орда беспощадна, Орда почти непобедима, Орда сожгла тысячи и тысячи деревень, увела тысячи и тысячи голов скота, продала тысячи и тысячи жён и дочерей на невольничьих рынках.
Орда — это чудовище ненасытное, многоголовое, ужасающее.
И вот в 1552 году Грозный берёт Казань. Это вам не Куликовская битва, через два года после которой Орда вновь сожгла Москву. И не «Стояние на Угре» — что там стояние! — это поход и долгожданная, невозможная, необъяснимая победа.
Абсолютный слом сознания случился тогда.
Когда сегодня говорят, что Иоанн — синоним рабства, в это слово вкладываются нынешние, по сути, нелепые, паразитарные смыслы.
Русский человек эпохи Грозного, воспринимал рабство более чем конкретно: в любой день может накатить злое воинство, накинет тебе верёвку на шею, если ты ещё здоров и полон сил, изнасилует у тебя на глазах твою дочь и оставит малолетнего грудного сына задыхаться и кричать в пылающей деревне. Вот, чёрт возьми, рабство — а не те эфемерности, которыми вы сегодня так озабочены.
…Затем Грозный пошёл по следам откатывающейся и переходящей в русское подданство Орды — Астрахань, Сибирь…
Это конечно не было никакой колонизацией, как иногда представляют то движение Руси на восток. Если и был русский Грозный царь колонизатором — то вослед Чингисхану: тем более, что и сам, по матери, Иоанн Васильевич род вёл от Мамая, что для ордынской знати, давшей основу многим великим дворянским родам, имело не последнее значение.
В 1556 году была разрушена столица Золотой Орды Сарай-бату. Именно это событие стало окончательной точкой в истории той беды, что пришла на Русь в 1237 году.
319 лет — вы только вдумайтесь в эту цифру! — длилось противостояние. И — закончилось.
Послесловием к этой дате может служить полная победа в 1572 году русских войск над войском Крымского хана, пытавшегося вернуть Астрахань и Казань и возродить Орду.
Чтоб осознать масштабы тех событий, мы даже не можем подыскать подходящего примера.
Представьте себе, что война с фашизмом длилась не четыре года, а хотя бы лет тридцать?
Или, если совсем близко к нашим дням, то такой пример. Девять десятых населения России было счастливо в день возвращения Крыма. И до сих пор большинство из нас рады этому событию, как чуду.
А теперь помножьте эту радость в сто раз, или даже в тысячу — ведь сегодняшний Крым не был источником бесконечных страданий для жителей России, а только лишь свидетельством двадцатилетнего (но не трёхвекового) национального унижения.
И вот тогда, когда радость внутри вас станет абсолютной, невозможной, заполняющей всё ваше сознание и отменяющее бесконечную чёрную память, вы, быть может, поймёте, чем русские люди обязаны Иоанну Васильевичу.
Грозный — не синоним рабства. Грозный — символ того, что рабство преодолимо. Просто для того, чтоб этот нехитрый факт осознать, надо не в московском кафе размышлять, а в зиндане.
…А вообще он, конечно же, был деспот, временами — параноик. И вообще жестокий человек. Кто бы спорил.
Комментариев нет:
Отправить комментарий