02.12.14.
обозреватель
Сдувается мыльный пузырик. Радужный, нефтяной.
Он был красив: бутики и рестораны, поездки на Мальту, устрицы и профитроли, рекламный бизнес и дома на Новой Риге – все это его переливы.
Грустно сидит над тарелкой с роллами юрист по арбитражному праву: его фирма закроется в течении полугода. Тянет коктейль работник компании-импортера: рабочая неделя у них сокращена до трех дней, заработная плата – на сорок процентов. В новых предложениях, которые исправно присылает им «Хедхантер», зарплата в разы меньше.
Меньше переливов. Кредитных автомобилей, дешевых кредитов, студий на Воробьевых горах, колонок в глянце, айфонов.
– «Левые» у нас профессии, – констатирует еще один участник посиделок, руководитель отдела рекламной компании (зарплату задерживают на месяц). «Левые» – значит, необязательные. Являющиеся производным от чужого бизнеса, признаком чужого успеха, завитком крема на чужом торте. Это дизайнеры, рисующие этикетки для товаров бизнесменов, и косметологи, делающие эпиляцию их женам. Пиарщики, мерчендайзеры, составители спам-программ, все эти: «Хочешь работать два часа в день и отдыхать за границей несколько раз в год?».
Обслуга бизнеса. Индустрия роскоши. Переливы на пузыре.
В дни бедствия и кризиса, в дни, когда страна по любой причине садится на голодный паек, вес приобретают совсем другие профессии. В мирное время мало оплачиваемые и презираемые сливками общества: учителя (государство не откажется от их труда, что бы там ни было). Ремонтники обуви. Рабочие всех мастей. Водители троллейбусов.
Все эти люди крепко стоят на земле и находятся ближе к ней, они – производители товаров и самых необходимых услуг. Они – сермяжная правда и соль земли. А мы (и журналисты тоже, да) – идем под нож.
Бизнес сегодня, выпучив глаза, бежит из России: закрывает представительства и офисы, отменяет контракты, массово скупает недвижимость в Праге и Лондоне. Вывозит капиталы, как умеет. Не хочет делить со страной время бедствий.
Бегите быстрее, окошко закрывается. Временное окошко, в которое нужно успеть. Неприятных новостей все больше. Что-то будет. Какие-то перемены.
Вот интересно: я же говорила, что хорошо слышу настроения общества? Но сегодня я не слышу отчаяния и возмущения даже среди кинутых бизнесом и уволенных в связи с бегством за рубеж.
Апатию от шока – да. Бесчувственную покорность, как в том фильме: «Что воля, что неволя...». Есть полное ощущение, что нас всех погрузили на пароход, и он уже отвалил от берега. Мы не видим, куда нас везут, но еще видим оставленную землю. Некоторые прыгают с парохода: это люди, которые могут без Родины.
А мы — большинство - не можем. Мы чувствуем общность. И приговариваем потерянно: «Нешто мы не понимаем... Надо потерпеть...».
Причина, я думаю, не только в полной измордованности народа переменами последних двадцати с лишним лет и не в национальном характере («рабском», как обожают повторять некоторые).
Дело, мне кажется, еще и в том, что нам не очень-то нравился оставленный берег. Мы, общность, считали несправедливым порядок, при котором девочка «подай-принеси-раздвинь ноги» (офис-менеджер) получает больше, чем доярка на ферме. И перекупщик молока больше, чем доярка на ферме, и рисовальщик пакетов для молока больше, чем доярка на ферме, а также пиарщик, мерчендайзер, логистик, и так далее...
Самые бессовестные из нас понимали, что все они сидят на шее у той же доярки и той же коровы.
Но ведь корова не вынесет стольких. Корова сдохнет.
Или реклама: помните, как дика она нам казалась, когда только появилась в начале 90-х? Как раздражала именно своей бесполезностью: нешто мы САМИ не купим все, что нам нужно, и САМИ не сообразим, какие товары лучше, а какие хуже? А теперь это целая отрасль. В которой существует, например, такая потрясшая меня вещь, как ребрендинг. Это когда группа художников рисует вместо бабушки с домиком на пакете молока корову и берет за это колоссальные деньги. Товар остается тот же. Марка – та же. Но над ребрендингом всегда трудится целая команда - простите меня за откровенность - бездельников.
Скажу совсем крамольную вещь: мне кажется, рынок вообще мало себя оправдал. Вот, например, производство продуктов питания: открыто, через СМИ, объявлено, что есть их нельзя. Химические канцерогенные добавки, консерванты и гормоны: вся таблица Менделеева. При этом коммерсанты так же открыто, через СМИ, объявляют, что производить чистый товар не будут, это невыгодно. Буквально: «Да-да, мы будем и дальше вас травить», – но это же цинизм. Людей (людей ли?), коммерсантов волнует только выгода, а не болезни и смерти населения.
Нам-то зачем тогда это? Государство, как собственник, было заинтересовано в здоровье своих граждан: источнике рабсилы. Бизнесмены – нет.
Думали, что рынок отстроят, – но прошло уже двадцать три года, а бизнесмены, от которых ждали социальной ответственности, теперь сигают с парохода. Двадцать три года – достаточный срок.
Окошко Овертона*, безусловно, возникло над Россией в начале 90-х. Оттуда вывалилось все это: социальное расслоение, производство омолаживающих препаратов из крови нерожденных младенцев, возможность не работать – и есть.
Все это было полностью невозможным для нас – и стало почти приемлемым.
Мы подгнили, да. Окошко Овертона действует.
Окошко закрывается. Люди, которые бегут с парохода, прыгают прямо туда, в разверстый последи неба багровый зев.
Пароход отходит от берега.
-------------------------------------------------
*«Окно Овертона» — политическая теория, которая описывает границы идей, которые могут быть приняты обществом, как «окно». Согласно этой теории, политическая жизнеспособность какой-либо идеи зависит в основном от того, попадает ли она в «окно», а не от предпочтений конкретного политика. Сдвиг окна, при котором становятся возможными те или иные политические действия, происходит не тогда, когда идеи изменяются среди политиков, а тогда, когда они изменяются в обществе, которое голосует за этих политиков.
Он был красив: бутики и рестораны, поездки на Мальту, устрицы и профитроли, рекламный бизнес и дома на Новой Риге – все это его переливы.
Грустно сидит над тарелкой с роллами юрист по арбитражному праву: его фирма закроется в течении полугода. Тянет коктейль работник компании-импортера: рабочая неделя у них сокращена до трех дней, заработная плата – на сорок процентов. В новых предложениях, которые исправно присылает им «Хедхантер», зарплата в разы меньше.
Меньше переливов. Кредитных автомобилей, дешевых кредитов, студий на Воробьевых горах, колонок в глянце, айфонов.
– «Левые» у нас профессии, – констатирует еще один участник посиделок, руководитель отдела рекламной компании (зарплату задерживают на месяц). «Левые» – значит, необязательные. Являющиеся производным от чужого бизнеса, признаком чужого успеха, завитком крема на чужом торте. Это дизайнеры, рисующие этикетки для товаров бизнесменов, и косметологи, делающие эпиляцию их женам. Пиарщики, мерчендайзеры, составители спам-программ, все эти: «Хочешь работать два часа в день и отдыхать за границей несколько раз в год?».
Обслуга бизнеса. Индустрия роскоши. Переливы на пузыре.
В дни бедствия и кризиса, в дни, когда страна по любой причине садится на голодный паек, вес приобретают совсем другие профессии. В мирное время мало оплачиваемые и презираемые сливками общества: учителя (государство не откажется от их труда, что бы там ни было). Ремонтники обуви. Рабочие всех мастей. Водители троллейбусов.
Все эти люди крепко стоят на земле и находятся ближе к ней, они – производители товаров и самых необходимых услуг. Они – сермяжная правда и соль земли. А мы (и журналисты тоже, да) – идем под нож.
Бизнес сегодня, выпучив глаза, бежит из России: закрывает представительства и офисы, отменяет контракты, массово скупает недвижимость в Праге и Лондоне. Вывозит капиталы, как умеет. Не хочет делить со страной время бедствий.
Бегите быстрее, окошко закрывается. Временное окошко, в которое нужно успеть. Неприятных новостей все больше. Что-то будет. Какие-то перемены.
Вот интересно: я же говорила, что хорошо слышу настроения общества? Но сегодня я не слышу отчаяния и возмущения даже среди кинутых бизнесом и уволенных в связи с бегством за рубеж.
Апатию от шока – да. Бесчувственную покорность, как в том фильме: «Что воля, что неволя...». Есть полное ощущение, что нас всех погрузили на пароход, и он уже отвалил от берега. Мы не видим, куда нас везут, но еще видим оставленную землю. Некоторые прыгают с парохода: это люди, которые могут без Родины.
А мы — большинство - не можем. Мы чувствуем общность. И приговариваем потерянно: «Нешто мы не понимаем... Надо потерпеть...».
Причина, я думаю, не только в полной измордованности народа переменами последних двадцати с лишним лет и не в национальном характере («рабском», как обожают повторять некоторые).
Дело, мне кажется, еще и в том, что нам не очень-то нравился оставленный берег. Мы, общность, считали несправедливым порядок, при котором девочка «подай-принеси-раздвинь ноги» (офис-менеджер) получает больше, чем доярка на ферме. И перекупщик молока больше, чем доярка на ферме, и рисовальщик пакетов для молока больше, чем доярка на ферме, а также пиарщик, мерчендайзер, логистик, и так далее...
Самые бессовестные из нас понимали, что все они сидят на шее у той же доярки и той же коровы.
Но ведь корова не вынесет стольких. Корова сдохнет.
Или реклама: помните, как дика она нам казалась, когда только появилась в начале 90-х? Как раздражала именно своей бесполезностью: нешто мы САМИ не купим все, что нам нужно, и САМИ не сообразим, какие товары лучше, а какие хуже? А теперь это целая отрасль. В которой существует, например, такая потрясшая меня вещь, как ребрендинг. Это когда группа художников рисует вместо бабушки с домиком на пакете молока корову и берет за это колоссальные деньги. Товар остается тот же. Марка – та же. Но над ребрендингом всегда трудится целая команда - простите меня за откровенность - бездельников.
Скажу совсем крамольную вещь: мне кажется, рынок вообще мало себя оправдал. Вот, например, производство продуктов питания: открыто, через СМИ, объявлено, что есть их нельзя. Химические канцерогенные добавки, консерванты и гормоны: вся таблица Менделеева. При этом коммерсанты так же открыто, через СМИ, объявляют, что производить чистый товар не будут, это невыгодно. Буквально: «Да-да, мы будем и дальше вас травить», – но это же цинизм. Людей (людей ли?), коммерсантов волнует только выгода, а не болезни и смерти населения.
Нам-то зачем тогда это? Государство, как собственник, было заинтересовано в здоровье своих граждан: источнике рабсилы. Бизнесмены – нет.
Думали, что рынок отстроят, – но прошло уже двадцать три года, а бизнесмены, от которых ждали социальной ответственности, теперь сигают с парохода. Двадцать три года – достаточный срок.
Окошко Овертона*, безусловно, возникло над Россией в начале 90-х. Оттуда вывалилось все это: социальное расслоение, производство омолаживающих препаратов из крови нерожденных младенцев, возможность не работать – и есть.
Все это было полностью невозможным для нас – и стало почти приемлемым.
Мы подгнили, да. Окошко Овертона действует.
Окошко закрывается. Люди, которые бегут с парохода, прыгают прямо туда, в разверстый последи неба багровый зев.
Пароход отходит от берега.
-------------------------------------------------
*«Окно Овертона» — политическая теория, которая описывает границы идей, которые могут быть приняты обществом, как «окно». Согласно этой теории, политическая жизнеспособность какой-либо идеи зависит в основном от того, попадает ли она в «окно», а не от предпочтений конкретного политика. Сдвиг окна, при котором становятся возможными те или иные политические действия, происходит не тогда, когда идеи изменяются среди политиков, а тогда, когда они изменяются в обществе, которое голосует за этих политиков.
Помнится, в Советском Союзе ехидно улыбались, когда в "Новостях" по одному их двух существующих каналов регулярно показывали комбайны на полях, доярок на ферме, колхозы с весёлыми колхозниками и рабочих за станками. А сейчас в лучшем случае мы видим милое в своей бессмысленной преданности нефти лицо Алексея Миллера, каких-то банкиров, говорящих на непонятном языке, бесконечные заседания бизнесменов из разных стран, которых призывают вкладываться в Россию и ничего типа не бояться... А я вот боюсь, что это никогда не кончиться и что я никогда не увижу простую корову и спокойные довольные лица простых людей - на полях, на заводах. Так хочется чего-то простого, настоящего, неядовитого.
ОтветитьУдалить