А. Бабицкий. Россия: возвращение совести

05.07.16
Андрей Бабицкий, журналист

Сегодня все кинулись доказывать, что мы не заказывали страну, в которой живем, не мы ее придумывали и строилась она не нами и не для нас. Это не совсем точно.

Мне кажется, что так работает аберрация исторической памяти, когда человек вытесняет из собственного и общего прошлого то, что он не желает знать про себя как про часть глобального выбора новой судьбы для страны. Начало 90-х стало бунтом потребителей, который, собственно, и явился социальной основой демонтажа советской системы. Люди считали, что главное — это вырваться из унизительной реальности пустых полок, отсутствия товаров и услуг, разлагающего унижения дефицитом, равенства в нищете и убожестве бесконечных очередей. Они завороженно следили за казавшимися прекраснее полотен Рембрандта картинками из западных супермаркетов, изобилие на прилавках которых лишало воли и желания заботиться о собственном достоинстве и необходимости обустраиваться в отдельной с учетом национальных особенностей и культуры вселенной.

Я помню, что одна из самых популярных статей, ознаменовавших собой массовую сдачу позиций еще в начале перестройки, называлась «Где сытнее пироги?». Прямо вот так и формулировался выбор нового будущего: какая из двух конкурирующих систем ценностей, какой политический режим предлагают человеку существование, главное достижение которого было маркировано именно как более пышный пирог. Но автор текста экономист Лариса Пияшева была права — тамошние пироги были не в пример пышнее.

Советские люди мало что знали про капитализм, они давно уже не верили официозу, продолжавшему десятилетиями твердить мантры про мир беспощадной эксплуатации человека человеком, про власть наживы и чистогана. Впрочем, выдохшийся в брежневские времена официоз и сам себе уже не верил. Беспощадная жажда бежать нищенского потребительского экстерьера решила дело: социализм был обречен. И в этом в значительной степени его собственная вина, поскольку он был изначально устроен как система, отвечавшая за будущее, объявленное ее главное целью; настоящее же она поддерживала лишь в степени, обеспечивавшей относительную сохранность генофонда. Ради лучшего будущего нужды его строителей были раз и навсегда принесены в жертву. Аскеза, принимаемая человеком не добровольно, а навязанная ему государством, стала родовым изъяном советской системы вещей, поскольку была вцементирована в ее фундамент без возможности извлечения. Поначалу «комиссары в пыльных шлемах» и впрямь закладывали собственные жизни во имя прекрасного завтра, но уже в позднем СССР условия жизни большинства на минимуме стали фактически фатальной нормой.

Культ потребления, ставший могильщиком СССР, есть прямой результат тотального унижения дефицитом. Человек может ограничить свои потребности, если есть во имя чего и от чего отказаться. Ради торжества тотального Брежнева, в которого трансформировалась вся советская власть последних десятилетий, охотников терпеть лишения во время перестройки нашлось не очень много.

Обещавшие взрывной рост благосостояния масс прорабы не обманули только в одном. Изобилие было явлено во всей роскоши западных прилавков, но тут же выяснилось, что оно только для избранных. А страна погрузилась в нищету, в сравнении с которой советские времена могли бы показаться раем. Промышленность, гигантскую собственность СССР разобрали наследники партноменклатуры, связанные с ней теснейшими кровными узами. Но если в советские времена они были ограничены в своих аппетитах идеократическим режимом, не допускавшим наличия гигантских состояний, то в новые времена сдерживающих механизмов не осталось.

Очередь в магазин. Фото: Павел Маркин/ Интерпресс/ ТАСС

Собственно, хищники и выстроили государство, в котором мы продолжаем жить, под себя и для себя — чтобы оно защищало их права в ущерб интересам населения в целом. Конечно, сегодня это государство и выглядит, и действует куда более цивилизованно. Но его проверочное слово — «кризис». Экономические санкции и обвал стоимости нефти имели тяжелейшие последствия в форме нового падения уровня жизни для тех, кто и без того не жировал, никакой социальный ответственности капитала и государства на период лихолетья в системе не предусмотрено. Всяк выворачивается, как может.

Эти времена могут и должны закончиться. Родовая травма, нанесенная новой России глобальным грабежом, с которого она началась, будет преодолена, поскольку русскому человеку жить в мире, уходящем корнями в вопиющую несправедливость, невыносимо. Его культура сформирована иными ценностями — теми, которые сейчас стали определять внешнеполитическую линию страны. Они элементарны: помочь нуждающемуся, вступиться за своего, не пройти мимо, считать страну товариществом, в котором каждый вправе рассчитывать на заботу. Все эти нормы человеческого поведения следует перевести на язык права, отменив положенное в основание новой России мошенническое соглашение, ложный контракт, жертвами которого стали сто с лишним миллионов человек.

Возврата к прежнему нет. Советская система, обеспечивавшая всем минимальный уровень жизни вне зависимости от того, кто ты — бездельник или трудяга, невосстановима. Да и нет нужды в искусственных уравнительных механизмах, по определению обесценивающих труд. Многоцветность и сложность, пришедшие на смену удушающе серому и однообразному советскому ландшафту, вовсе не следует отменять, их просто надо ввести в пространство совести. Собственно, конституирование нового государства как обладающего этой самой совестью и есть наша общая задача.

Я не уверен, что возможна деприватизация, я уверен в том, что не надо разорять капитал (в уже обретающей зримые формы перспективе это класс тружеников, приумножающих богатство России), я вообще не имею ответов на многие вопросы, которые могут дать только специалисты. Речь идет лишь о духовных основаниях нашей общественной жизни.

Но я хочу сказать, что сама уникальная интенция русской совести устроить общество на началах справедливости никуда не делась. Пока она реализует себя в форме стремительно набирающей обороты любви к СССР. В более раздумчивой фазе ей придется мириться с тем, что уже никто и ничего не будет отнимать и распределять. Придется изобретать систему торможения, как говаривали основоположники, любителей чистогана — пришельцев с ненашей планеты, взявших власть в стране и до сих пор удерживающих ее по причине ротозейства начальников, которые должны наконец понять, что на очереди — бунт непотребителей, стороны сострадания, товарищества, общего дела и одной на всех беспощадной любви к родине и ее высочайшими параметрами нравственности. Страна уверенно возвращается к своим основам.