18.08.16.
domestic_lynx
Татьяна Воеводина
Окончила Московский институт иностранных языков по специальности «переводчик» и Московскую государственную юридическую академию со специализацией по гражданскому праву. Работала в Министерстве Внешней торговли, в Итальянско-российской торговой палате, в качестве представителя в Москве итальянской компании группы ФИАТ. С 1998 г. владелица и руководитель компании "Белый кот", специализирующейся на продаже изделий для экологически чистой уборки. Также агробизнес в Сальском районе Ростовской области
ЗАВТРА
25 лет назад в России произошла революция. Вернее, бессильная попытка остановить сползание страны к революции. Этой попыткой и был приснопамятный ГКЧП. После его поражения (правильнее сказать, после исчерпания этой попытки, потому что и борьбы-то не было) дорога к революции была открыта. То, что было ДО — это была всё-таки советская жизнь, а что после — жизнь антисоветская. Вот это и есть революция — коренной поворот всего жизнеустройства: власти, собственности, хозяйства.
Что такое революция? По-советски — заря новой жизни. В советской картине мира, которую транслировала пропаганда, революция была чем-то непререкаемо прекрасным, светлым и святым. "У меня на свете две любимых — это революция и ты", — формулировал идеологически выдержанный советский поэт Евтушенко. "Наша Родина — революция, ей единственной мы верны", — распевали пионерские хоры.
Революция, учил марксизм, это замена менее прогрессивного строя на более прогрессивный. Это насильственный, иногда кровавый, но непременно шаг вперёд. В этом наивное наследие Просвещения: жизнь идёт вперёд, к лучшему, к прогрессивному.
А она идёт вперёд не всегда. Бывают и реакционные революции. Все революции в бывших советских республиках и странах соцлагеря были реакционные. Страны среднеразвитые, со своей промышленностью, наукой и образованным народом, стали в результате революций полуколониями.
При более углублённом взгляде, любая революция — это не заря новой жизни, это закат жизни старой. Это слом ветхой хоромины старой жизни, которую не сумели починить, чтобы избежать обвала.
Обвал старой жизни — это всегда результат чьей-то многолетней недоработки, отклонения от долга. "Пламенный реакционер" граф Жозеф де Местр, переживший и описавший Великую французскую революцию в книге "Рассуждения о Франции", считал революцию наказанием за грехи прошлого. В этом много правды.
Ему вторит Николай Бердяев, переживший опыт иной революции — Октябрьской: "Революция всегда говорит о том, что власть имеющие не исполнили своего назначения. И осуждением до революции господствовавших слоёв общества бывает то, что они довели до революции, допустили её возможность. В обществе была болезнь и гниль, которые и сделали неизбежной революцию".
Очевидно: больше всех виноваты в революции власти предержащие, что не сумели сделать должного манёвра, провести насущные реформы, соответствующие духу народа и свойству момента.
"Болезнь и гниль" накапливалась в СССР много лет, и это ощущалось. Не случайно в 70-х годах к роману Валентина Пикуля "У последней черты" издательские начальники отнеслись с подозрением: они усмотрели параллели брежневского режима и предреволюционного царского.
В наших революциях: и Октябрьской 17-го, и Августовской 91-го года, — велика вина интеллигенции: она безответственной болтовнёй расшатывала несущие конструкции нашей жизни вместо добросовестной помощи правителям.
Разумеется, наши заклятые геополитические партнёры не дремали, а вели свою непрерывную подрывную работу. Но приписывать им развал — инфантильно. Революции всегда имеют внутренние причины. Совершенно прав был Ленин, когда говорил, что произвольный экспорт революции невозможен: страна должна созреть изнутри. И она зрела.
Чем же было выступление ГКЧП?
Опоздавшая, бессильная попытка "подморозить" старую жизнь, предпринятая тогда, когда дом уже валился. Я перечитала обращение ГКЧП к народу. Всё правильно говорят: дело плохо. При этом — ни слова о будущем. Эти люди принадлежали прошлому и звали к прошлому.
А звать всегда надо к будущему, только оно способно вдохновлять. Собственно, Виктор Цой был вознесён в народные кумиры одной лишь строчкой: "Перемен — мы ждём перемен". Но путчисты предложить ничего не могли: они не имели никаких идей относительно будущего.
И наша жизнь, в которой объективно было много хорошего, — рухнула. Потому что не сумела вовремя измениться. Произошёл слом — революция.
Подлинное изменение жизни, поворот, построение иных основ бытия — всё это начинается после революции. Это строительство на расчищенном от рухнувшего здания месте. Подлинная революция — это, по сути, контрреволюция. Это нечто обратное революционному разрушению, это, очевидно, не возврат к старой жизни, а строительство новой. После Октябрьской революции созидание началось лет через десять после 17-го года: индустриализация, сталинские пятилетки.
Нынешняя революция непозволительно затянулась. В народе зреет запрос на контрреволюцию — на созидание. Народ хочет работать. Не диво ли: при самой малой помощи — продовольственном эмбарго — наш пахарь показывает впечатляющие результаты?
То, что в Интернете собирают подписи за отставку премьера Медведева, — знак желания закончить фазу революционного разрушения и перейти к делу. Народ хочет правительства, которое бы занялось делом — руководством народным хозяйством. Пока же господствуют вполне либеральные — разрушительные — принципы. Как соединяются с ними державно-патриотические устремления? Никак. Что-то одно должно победить. Революцию не удалось предотвратить — её надо закончить.
_____________________________________________________
ЕСЛИ БЫ
Андрей Александрович Куприков
По случаю даты ГКЧП активно мусолится тема в стиле если бы, да кабы. В СМИ из пыльных сундуков вытаскиваются свидетели и очевидцы, оналитики с умным видом несут всякую пургу, а политики хрень.
В 91-м я проходил практику в пионерском лагере в качестве плаврука, было мне без малого 24, ГКЧП воспринял нормально, даже с удовлетворением, потому что начавший уже булькать дЭмократический супчик мне уже сильно не нравился своей невнятностью, туманными ценностями и ещё более туманными перспективами.
Менестрели дЭмократии вызывали отторжение и оставляли впечатление мелких жуликов на доверии. Всё это было на чистой интуиции и хорошей школе психологии во дворах рабочего города и армейских казарм, научивших мгновенно определять пидорасов и чмошников от людей.
Первая мысль когда услышал о восстании ГКЧП : Ну слава Богу, одумались. Балаган теперь разгонят. Не преминул поглумиться над девками-вожатыми, сказав им, что если у них просрочены комсомольские взносы, что наверняка их попрут из института, но готов за портвейн и беленькую вопрос порешать. Портвейн был в итоге выпит, ГКЧП разогнали, Комсомол вместе с КПСС кончился, а институт я уже заканчивал в другой стране.
И сожаление о том времени у меня только одно, что не нашлось тогда какого Путина или Шойгу, чтобы по Пиночетовски размазать танками и расстрелять крупнокалиберными пулеметами ещё такую слабую, нежную, розовенькую плесень либерастной дэмократии, что не проломили кайлом череп алкоголику Ельцину и не пустили кишки свинье Гайдару и не отправили в дурку иуду Горбачева. Как например это сделал Эрдоган. Сколько бы тогда удалось спасти жизней и судеб, где бы сейчас была великая страна...
Вот же, блин, а без если бы да кабы не обошлось.
Комментариев нет:
Отправить комментарий