25.04.17.
Яна Тоом
член Центристской партии Эстонии,
Депутат Европейского парламента
Büroo
http://yanatoom.ee
Я обещала написать мнение к годовщине Бронзовой ночи. Пять с половиной тысяч знаков. Мне прислали вопросы. Я трижды начинала писать. И знаете, что? Я не могу.
Нет, я способна, конечно, к анализу. Не хуже остальных рассуждальщиков и вспоминальщиков. Про расклад политических сил, про раскол в обществе, про перспективы, я же политик, и делать выводы — часть моей работы. Однако проблема в том, что все эти общие места заанализированы до дыр, а вот лично для меня за отчетный период мало что изменилось. Бронзовая ночь — это изнасилование. А я в жертвы насилия не гожусь — память у меня хорошая.
Я помню первые новости про Ночной дозор. Какие-то непонятные активисты в комментариях на Дельфи списались и явились охранять памятник. Мы ходили на них смотреть со смешанным чувством — то ли герои, то ли городские сумасшедшие. Я помню видео, на котором Максим Рева, длинный и худой, как борзая, один (!) криком (!!) держит толпу в несколько сот человек, не давая им поддаться на провокации и двинуться с места. Репортаж Гарика Кулдмаа на rus.delfi — полиция привезла водометы и применила против людей газ. Гарика потом уволили со дня, хотя так и есть — применила. Помню отчаяние в лицах школьников, которые целыми классами — да что там классами, параллелями! — стекались на Тынисмяги. Помню трех туристов за угловым столиком в лобби «Паласа»: они пили пиво и смотрели будто по телевизору, как на площади стенка на стенку сходятся полиция и подростки. Какая-то девчонка с длинными волосами выскочила вперед, размахнулась и швырнула в полицейских камнем. По залитому слезами лицу стекал густой макияж. Она орала… нет, не «Россия-Россия!»: «Бля-аа-ди-ии!» — и рыдала в голос.
Помню, как, увидев меня в толпе на Пярну маантеэ, с опрокинутым лицом и камерой в дрожащих руках, Владимир Лебедев (мы всю жизнь на Вы и на дистанции), закричал, срывая голос: «Уходи! Уходи немедленно! Сейчас начнется!». В руке у него почему-то был свернутый эстонский флаг. Это потом я узнала, что он отнял его у парней, которые собирались его то ли поджечь, то ли истоптать. Уберег.
Я свернула на Сакала и прошла в десяти шагах от того места, где зарезали Дмитрия Ганина. Может даже в момент, когда его убивали.
Под утро начались звонки: знакомые искали детей. Про терминал Д никто толком ничего не знал.
— Не вернулся, телефон не отвечает.
— Мой говорит, они сначала были вместе, а потом в толпе потерялись.
— Разбили голову, 6 швов, но только под утро. Пока личность устанавливали, а он же без документов ушел…
Сын моей близкой подруги не вернулся. Ночь на 27-е она провела на телефоне, не отлипая от экрана телевизора. Утром, серая от недосыпа и тахикардии пришла на работу. Коллеги пили шампанское: за здоровье Ансипа. Сын пришел через сутки, с синими от строительной ленты запястьями и в «очках» — это когда бьют в нос и вокруг глаз появляются два симметричных фингала.
Моя дочь, 16-летняя студентка балетного училища, пришла на урок классического балета. Преподаватель, бывшая солистка театра «Эстония», оглядела класс — восемь русских, две эстонки, — и прошипела: «Как, вы тоже явились? Еще не уехали? Напрасно! Путин ждет!» Дома какая-то новая, повзрослевшая дочь с совершенно каменным лицом спросила: «Почему ты никогда не говорила, КАК они нас ненавидят?»
Назавтра я потащилась в школу — поговорить с директором. Энн Суве, человек и балерун, выслушал меня с плохо скрываемым недоумением и объяснил, что преподаватель выполнял свой педагогический долг. Ведь я должна понять, что это совершенно недопустимо: одноклассники дочери во время большой перемены спускались на Тынисмяги (балетное училище находится на Вышгороде) и стояли в толпе протестующих! Разумеется, долг педагогов — уведомить об этом КаПо. И провести с учащимися разъяснительную работу.
Я, собственно, что хочу сказать — это незабываемо. И не надо заниматься самообманом.
В странах западной Европы, одной из которых Эстония успешно притворяется, уличный протест — неизбежное следствие демократии. В Брюсселе я бывала свидетелем того, как за ночь протестующие конголезцы к чертовой матери разносят витрины на Троне (улица, ведущая к Европарламенту), а утром жизнь идет своим чередом. Уличные беспорядки в Париже, Стокгольме или Лондоне — это просто уличные беспорядки. Эстония сумела продать Бронзовую ночь задорого — риск безопасности, угроза государственного переворота, не меньше!
Повозив протестное поколение мордой по асфальту, мы убили сразу несколько зайцев. Но главное — мы сумели превратить любое гражданское неповиновение в угрозу демократии.
Думаю, это не пошло нам на пользу. Никому из нас — ни «вам», ни «нам». Потому что русские — не забыли. А эстонцам, которые по недоразумению считают себя победителями, вот уже десять лет можно впарить любое дерьмо. Стоит только припугнуть соседом.
Статья на эстонском языке была опубликована на интернет-портале Õhtuleht 25.04.2017,
а в газете 26.04.2017:
Яна Тоом
член Центристской партии Эстонии,
Депутат Европейского парламента
Büroo
http://yanatoom.ee
Я обещала написать мнение к годовщине Бронзовой ночи. Пять с половиной тысяч знаков. Мне прислали вопросы. Я трижды начинала писать. И знаете, что? Я не могу.
Нет, я способна, конечно, к анализу. Не хуже остальных рассуждальщиков и вспоминальщиков. Про расклад политических сил, про раскол в обществе, про перспективы, я же политик, и делать выводы — часть моей работы. Однако проблема в том, что все эти общие места заанализированы до дыр, а вот лично для меня за отчетный период мало что изменилось. Бронзовая ночь — это изнасилование. А я в жертвы насилия не гожусь — память у меня хорошая.
Я помню первые новости про Ночной дозор. Какие-то непонятные активисты в комментариях на Дельфи списались и явились охранять памятник. Мы ходили на них смотреть со смешанным чувством — то ли герои, то ли городские сумасшедшие. Я помню видео, на котором Максим Рева, длинный и худой, как борзая, один (!) криком (!!) держит толпу в несколько сот человек, не давая им поддаться на провокации и двинуться с места. Репортаж Гарика Кулдмаа на rus.delfi — полиция привезла водометы и применила против людей газ. Гарика потом уволили со дня, хотя так и есть — применила. Помню отчаяние в лицах школьников, которые целыми классами — да что там классами, параллелями! — стекались на Тынисмяги. Помню трех туристов за угловым столиком в лобби «Паласа»: они пили пиво и смотрели будто по телевизору, как на площади стенка на стенку сходятся полиция и подростки. Какая-то девчонка с длинными волосами выскочила вперед, размахнулась и швырнула в полицейских камнем. По залитому слезами лицу стекал густой макияж. Она орала… нет, не «Россия-Россия!»: «Бля-аа-ди-ии!» — и рыдала в голос.
Помню, как, увидев меня в толпе на Пярну маантеэ, с опрокинутым лицом и камерой в дрожащих руках, Владимир Лебедев (мы всю жизнь на Вы и на дистанции), закричал, срывая голос: «Уходи! Уходи немедленно! Сейчас начнется!». В руке у него почему-то был свернутый эстонский флаг. Это потом я узнала, что он отнял его у парней, которые собирались его то ли поджечь, то ли истоптать. Уберег.
Я свернула на Сакала и прошла в десяти шагах от того места, где зарезали Дмитрия Ганина. Может даже в момент, когда его убивали.
Под утро начались звонки: знакомые искали детей. Про терминал Д никто толком ничего не знал.
— Не вернулся, телефон не отвечает.
— Мой говорит, они сначала были вместе, а потом в толпе потерялись.
— Разбили голову, 6 швов, но только под утро. Пока личность устанавливали, а он же без документов ушел…
Сын моей близкой подруги не вернулся. Ночь на 27-е она провела на телефоне, не отлипая от экрана телевизора. Утром, серая от недосыпа и тахикардии пришла на работу. Коллеги пили шампанское: за здоровье Ансипа. Сын пришел через сутки, с синими от строительной ленты запястьями и в «очках» — это когда бьют в нос и вокруг глаз появляются два симметричных фингала.
Моя дочь, 16-летняя студентка балетного училища, пришла на урок классического балета. Преподаватель, бывшая солистка театра «Эстония», оглядела класс — восемь русских, две эстонки, — и прошипела: «Как, вы тоже явились? Еще не уехали? Напрасно! Путин ждет!» Дома какая-то новая, повзрослевшая дочь с совершенно каменным лицом спросила: «Почему ты никогда не говорила, КАК они нас ненавидят?»
Назавтра я потащилась в школу — поговорить с директором. Энн Суве, человек и балерун, выслушал меня с плохо скрываемым недоумением и объяснил, что преподаватель выполнял свой педагогический долг. Ведь я должна понять, что это совершенно недопустимо: одноклассники дочери во время большой перемены спускались на Тынисмяги (балетное училище находится на Вышгороде) и стояли в толпе протестующих! Разумеется, долг педагогов — уведомить об этом КаПо. И провести с учащимися разъяснительную работу.
Я, собственно, что хочу сказать — это незабываемо. И не надо заниматься самообманом.
В странах западной Европы, одной из которых Эстония успешно притворяется, уличный протест — неизбежное следствие демократии. В Брюсселе я бывала свидетелем того, как за ночь протестующие конголезцы к чертовой матери разносят витрины на Троне (улица, ведущая к Европарламенту), а утром жизнь идет своим чередом. Уличные беспорядки в Париже, Стокгольме или Лондоне — это просто уличные беспорядки. Эстония сумела продать Бронзовую ночь задорого — риск безопасности, угроза государственного переворота, не меньше!
Повозив протестное поколение мордой по асфальту, мы убили сразу несколько зайцев. Но главное — мы сумели превратить любое гражданское неповиновение в угрозу демократии.
Думаю, это не пошло нам на пользу. Никому из нас — ни «вам», ни «нам». Потому что русские — не забыли. А эстонцам, которые по недоразумению считают себя победителями, вот уже десять лет можно впарить любое дерьмо. Стоит только припугнуть соседом.
Статья на эстонском языке была опубликована на интернет-портале Õhtuleht 25.04.2017,
а в газете 26.04.2017:
Комментариев нет:
Отправить комментарий