Чем больше удаляется детство – тем волшебнее
вспоминается. Моё егорьевское детство было очень счастливым,
благополучным и совершенно патриархальным. В том смысле, что меня не
«готовили к школе», ничего не заставляли, не водили ни на какие занятия.
Я просто жила как жилось. Единственное, чего достигла до школы – это
виртуозного прыганья через верёвку. Ну и в классики, понятно, но это
заурядно.
Тогда даже считалось, что читать до школы не надо учить: в школе выучат. Я, правда, как-то научилась, но это была моя личная инициатива. Егорьевск – это город Московской области, км 85 к юго-востоку от Москвы. В 60-е годы отец работал там директором завода под названием «Комсомолец», мама работала на том же заводе в конструкторском бюро. Жили мы в т.н. директорской квартире – в трёхкомнатной «сталинской» квартире с высокими потолками, с балконом, выходящим в зелёный садик перед домом, и дальше – в т.н. Горсад. Это две комнаты туда выходили. А ещё одна, кухня и ванная (она была с окном) выходили во двор, где дровяные сараи, меж ними горки, которые зимой заливали и по ним скатывались на фанерке. Это если подойти близко к окну. А если не подходить близко – то виделся красивый красно-кирпичный монастырь – местный кремль. В те далёкие времена в кремле помещалось училище ГВФ (гражаднского воздушного флота), где в числе прочих учились и негры, вносившие приятное разнообразие в нашу тихую жизнь. Негры были вежливые и дружелюбные, народ им симпатизировал. Сегодня кремль стал опять монастырём.
Мы жили на центральной улице – Советской. Можно было немного пройти и попасть на площадь со сквером и памятником Ленину. Там же можно было сесть на автобусы, идущие в соседние сёла; в самом Егорьевске никакого транспорта не было: куда ездить-то, всё близко. В отрезке Советской от нашего дома до площади – всё самое интересное: магазины разные, где столько всего привлекательного, яркого, цветного. Считается, что в советское время были пресловутые «пустые прилавки», но мне помнится, что было много всего интересного в магазинах. Например, был какой-то магазинчик, где продавались красивые платьица и ночные рубашонки для девочек, мне хотелось такую: с кружевцами, с какими-то складочками-сборочками. Но мама мне не покупала: она такие мелочи шила сама из ситца на красивой машинке Зингер, принадлежавшей ещё бабушке. На лето платьица были ситцевые, на зиму – байковые. Замёрзла – надела кофту бабушкиной вязки. Мамина умелость была делом, конечно, полезным в хозяйстве, но лишила меня некоторых счастливых моментов. Тогда в моду в нашем городке вошло всё капроновое, в частности, капроновые платья для маленьких девочек. (Сегодня этот материал называют органзой – один в один). Может, в Москве эта мода уже прошла, а у нас все девчонки мечтали о капроновом платье. Но мне такое не покупали: наверное, мама считала, что это баловоство, чепуха, нечего деньги тратить, ситчик гораздо лучше. (Думаю, тогда синтетика стоила дороже натуральных материалов). Было объявлено, что ходить в капроне – вредно. Обидно, ну да ладно.
А вот ёлочные игрушки мне покупали без вопросов. К новому году начинали готовиться капитально – с начала зимы, с конца ноября, мне кажется. Мама приходила с работы довольно рано, заканчивали часа в четыре (зато работали полдня в субботу). Наскоро поев, она брала меня, я брала санки и мы отправлялись «на круг» - т.е. в центр. В Егорьевске в те времена тротуары не чистили до асфальта, и снег просто утаптывался. Тогда на улицах можно было увидеть лошадей, запряжённых в сани, на которых колхозники привозили товары на рынок, куда я тоже обожала ходить с мамой с утра по воскресеньям, но это отдельный рассказ. Так что по тогдашним тротуарам можно было с полным удобством проехать на саночках.
Так вот мы шли по улице, я тащила санки. На ногах у меня – валенки с галошами, это была нормальная обувь для зимы. У мамы были красивые сапожки – комбинация фетра и кожи, на небольшом каблучке – я их помню. И вообще мама у меня красивая, одетая нарядно, на голове у неё огромная лисья шапка. А на мне голубое пальтишко, к которому мама подшила меховую подкладку из белой овчины, сделанную из овчинной шубки, из которой я выросла. Та овчина оказалась почти вечной. Я уже училась в десятом классе, и у меня было очень красивое малиновое зимнее пальто – приталенное и сильно расклёшенное, довольно длинное – такая была мода. Так вот воротник этого пальто был из всё той же овчины, и по подолу шла меховая полоска из той бывшей шубки. Этот мех стирался порошком и мама его как-то обрабатывала, чтобы не желтел, подозреваю, раствором перекиси водорода за 2 копейки. Вот такая была среда обитания. Обратите внимание: я принадлежала к верхнему слою, не самому верхнему, но, по-нынешнему, upper middle class. А вещи берегли, переделывали – и мне кажется, это правильно. Впрочем, я отвлеклась. Вернёмся в предновогодний Егорьевск 60-х годов.
Направлялись мы с мамой в магазин Культтовары. Я не понимала, что это «культурные товары» - это для меня были просто таинственно-прекрасные куль-товары. Почему так – я не понимала и почему-то не спрашивала. Я вообще не была особой «почемучкой»: любила размышлять сама. Куль-товары – это был длинный узкий магазин, расположенный вдоль всего фасада дома. Чего там только не было! И школьные всякие штуки: портфели, тетрадки, карандаши-ручки, были и перьевые ручки, которыми полагалось начинать учиться писать. В большой жизни писали все авторучками, а в школе, в первом классе некоторое время (до весны) писали макательными ручками – для формирования почерка. Я охотно смотрела на школьные товары и воображала, как мне это купят и я пойду в школу. Была там красивая коробка с картинкой, называлась «Подарок первокласснику», там были необходимые для начала учёбы вещи. Но пока в Куль-товарах мне покупают только альбомы, краски, карандаши, пластилин. Очень редко я ходила в Куль-товары с папой покупать фотографические принадлежности, они тоже там продавались. Папа недурно фотографировал, хотя времени у него было очень мало, разве что в отпуске. Фотографировать научился, когда родилась я. Я была поздним ребёнком, уж не думали, что кто-то родится – и вот я появилась.
Отдельное удовольствие было «печатать карточки». Мы с папой запирались в ванной, вешали на окно старое байковое одеяло, на котором гладили, устраивались на столе с ящиками (наверное, правильнее его назвать комодом), проявляли карточки, промывали, закрепляли и кидали в ванну. Потом вешали на верёвку, закрепляя прищепками, сушить. Сидеть было неудобно, т.к. некуда было деть ноги, но страшно интересно. Красный фонарь освещал поле нашей деятельности. В чёрной ванночке на фотобумаге проступают сюжеты летнего отдыха. Кажется, это было так давно, а вот – всё это здесь. Папа учил меня кое-каким приёмам: что-то можно больше зачернить, что-то подсветить… Многие из тех фотографий сохранились, но, к сожалению, выцвели. Не выцветают только дореволюционные. Говорят, в тогдашних фотоматериалах содержалось серебро, а потом его чем-то заменили и фотографии, любительские, во всяком случае, умирают. Жаль…
В торце Куль-товаров, справа от входа, игрушечный отдел. Чего там только нет! Куклы, кукольная посуда, ну, понятно, мячи красно-синие (половина красная, половина синяя). Куклы были дорогие – с волосами, закрывающимися глазами и «говорящие», т.е. издающие некие звуки при изменении положения. Первая моя серьёзная кукла была из папье-маше, звали Катя, личико у неё было ангельское, разрисованное явно вручную. Потом были уже пластмассовые, с фабричными, не то, что некрасивыми, а просто никакими, промышленными, лицами.
Были и куклы эконом-класса – голыши, из пластмассы. Голыши изображали младенца месяцев шести, а те, с глазами-волосами – девочку лет восьми-десяти. Были уж совсем дешёвенькие, для малышни – резиновые, раскрашенные. На спине у них была дырочка, при сжимании кукла издавала квакающий звук. Потом появились гэдээровские резиновые куклы, у которых волосы можно было расчёсывать, а руки были выделаны очень точно; такую мне купили в Детском Мире на Дзержинской площади в первую в моей жизни поездку в Москву.
И вот, слегка сместив игрушки и заняв часть соседнего прилавка, перед новым годом в Куль-товарах разворачивалась предновогодняя торговля елочными игрушками. Наверное, ассортимент был, по нынешним критериям, бедный. Но мне казалось, что это дивное богатство. Одних бус было десяток вариантов. Стеклянные игрушки – дорогие. Мне они все казались красивыми. Шарики с рисунком, словно припорошённым снегом – особенно ценились в наших кругах. У каждой игрушки была маленькая петелька, которой было недостаточно, чтобы повесить на ветку: приходилось привязывать верёвочку или прикреплять проволочку. Был тип игрушек на прищепке; те не висели, а, наоборот, стояли на ветке. Игрушки иногда отражали какие-то политические реалии: были звёзды, ракета, и, помню, початок кукурузы на прищепке. В хрущёвские времена кукуруза была не то что популярная, а прямо-таки какая-то сакральная культура. Её называли царица полей. Даже в нашей зоне, где для неё климат не подходит, её сеяли на силос. Были очень распространены кукурузные хлопья с сахаром, 7 коп. стОили; сегодня такие выпускает Нестле. Словом, мастера игрушечного дела не могли обойти своим вниманием кукурузу. Это были игрушки стеклянные, а были и подешевле – бумажные, картонные, из фольги. Помню, были такие длинные-длинные бумажные гармошки, которые в разложенном виде обнимали целую, а в сложенном выглядели как стопочка бумаги. Ну и золотой дождь, серпантин. На верх ёлки надевалась либо пика, либо звезда. Мы с девчонками спорили: что лучше, красивее?
У меня была личная копилка – резной деревянный бочоночек. Я туда собирала копейки – монеты по 1 коп., самые мелкие. Иногда выгребала и покупала что-нибудь ценное, например, самую красивую елочную игрушку. Это была крайняя мера: когда мама говорила на мою очередную просьбу: «Больше нет денег». На свои сбережения я купила огромный серебряный шар с ярко-малиновым цветком – он жив и поныне. Покупали и лампочные гирлянды; они были очень ненадёжные, часто перегорали.
Мы что-то непременно покупали, потом выходили из магазина, я садилась на санки, утомлённая не столько ходьбой (я была крепкая девчонка и ходить могла без устали), сколько впечатлениями, размышлениями, что лучше купить, что чему предпочесть, и мама везла меня домой. Я прижимала к животу сумку с добычей. Тогда полиэтиленовых пакетов не было, а была хозяйственная сумка из … кстати, из чего? Я её внешне помню: такая форма – «полено» с молнией – используется в женских сумках и теперь. Та была погрубее, чёрная. Наверное, из какой-то «чёртовой кожи» что ли…
Были ещё и самодельные игрушки. Я делала бесконечные цепи из фольги, которую вкладывали в чай. Склеивала-соединяла колечки – вот тебе и цепь. Для этой цели я целый год собирала фольгу. Китайские фонарики ещё, помню, делала.
Как покупали ёлку и где – не знаю. Но момент её приноса и установки – помню. Ставили её в ведро с мокрым песком, выражали надежду, что простоит подольше. Я мечтала, что простоит до моего дня рождения – 23 января. Но никогда этого не происходило: выбрасывали раньше; просто терялся интерес.
Ставили ёлку и принимались наряжать. В этом участвовали мама, бабушка и я. Мама стояла на табуретке, я подавала, бабушка советовала – в общем, все были заняты, все суетились. Иногда вдруг выяснялось, что бусы надо перенизать, т.к. что-то повредилось, и из трёх, положим, нужно сделать две нитки. Тогда садились низать. Всё было страшно серьёзно. И то сказать: ёлка же!
Новогоднюю ночь – не помню абсолютно. Наверное, меня загоняли спать, как обычно. А вот первого числа под ёлкой я находила подарки. Один главный, например, большую куклу, ну и что-то по мелочи. В деда Мороза я, как мне помнится, не верила никогда. Но меня это не огорчало: больше всего я ждала подарков и развлечений. И они непременно следовали. Например, однажды мы с подругой Люсей в один из новогодних дней пошли в наш кремль, в клуб училища ГВФ смотреть кукольный спектакль по только что прочитанному «Волшебнику Изумрудного города». Мы были в восторге! Ходили и на елку в клуб им. Конева. Это мне как-то не очень нравилось. А когда мне было лет шесть, меня повезли аж в Москву в Колонный зал. Это обставлялось как величайшее благо и редкостная удача. Мне было даже неловко, что это дефицитное развлечение на меня особого впечатления на произвело. Через много десятилетий я оказалась в том же Колонном зале уже с дочкой. И, знаете, всё было очень похоже – видимо, это стиль ретро.
Готовили ли особую еду? Да, кое-что готовили. Оливье не помню: его делали, но мне помнится он не в новый год, а в менее торжественные моменты. Бабушка пекла пироги, это она делала мастерски, особенно с капустой. Делала плюшки и ватрушки. Таких я не едала больше никогда. Мама делала ореховый торт, безе. Ореховый торт казался мне сказочно вкусным, я готова была его есть сколько угодно и однажды объелась им до того, что вызывали неотложку. Безе и ореховый торт я делать умею и делаю по праздникам и так, для гостей, хотя сама практически не ем.
Запекали то ли утку, то ли гуся – точно не помню. Тульская бабушка присылала самых лучших яблок из своего сада. Помню эти посылки: фанерный ящик с написанным химическим карандашом адресом. Потом я использовала эту фанерку для катания по ледяной горке между сараями. Надо было очень тщательно выдирать гвозди: обнаружится гвоздь – не поздоровится за порчу ледяного покрытия; мальчишки и стукнуть могут.
Тогда никаких новогодних каникул для взрослых, разумеется, не было. 2 января все выходили на работу и работали как миленькие. Рождество не отмечалось. Даже в семьях, частным порядком, никто из моих знакомых не отмечал. Новый год – это понятно, а Рождество – какая-то экзотика. И мы, дети, со второго января жили обычной детской жизнью: гуляли во дворе, ходили в гости друг к другу. Ко мне часто приходила подруга Люся. Мы играли возле ёлки, устраивали кукольные «ёлки», вроде как в клубе Конева. Играли в кукольный театр.
А потом ёлку разбирали, игрушки прятали в коробки и убирали, кажется, на антресоли, а может, ещё куда-то. А ёлочный облетевший скелетик сжигали в печке. У нас была печка-плита на кухне; вот там и сжигали. Отопление-то было центральное – от домовой котельной, работавшей на угле. Потом, когда печки разобрали и заменили газовыми плитами, елки, ставшие бесполезными, долго валялись во дворе. Кто-то из мальчишек устроил костёр из ёлок, ругали…
Про новый год в школе здесь
Тогда даже считалось, что читать до школы не надо учить: в школе выучат. Я, правда, как-то научилась, но это была моя личная инициатива. Егорьевск – это город Московской области, км 85 к юго-востоку от Москвы. В 60-е годы отец работал там директором завода под названием «Комсомолец», мама работала на том же заводе в конструкторском бюро. Жили мы в т.н. директорской квартире – в трёхкомнатной «сталинской» квартире с высокими потолками, с балконом, выходящим в зелёный садик перед домом, и дальше – в т.н. Горсад. Это две комнаты туда выходили. А ещё одна, кухня и ванная (она была с окном) выходили во двор, где дровяные сараи, меж ними горки, которые зимой заливали и по ним скатывались на фанерке. Это если подойти близко к окну. А если не подходить близко – то виделся красивый красно-кирпичный монастырь – местный кремль. В те далёкие времена в кремле помещалось училище ГВФ (гражаднского воздушного флота), где в числе прочих учились и негры, вносившие приятное разнообразие в нашу тихую жизнь. Негры были вежливые и дружелюбные, народ им симпатизировал. Сегодня кремль стал опять монастырём.
Мы жили на центральной улице – Советской. Можно было немного пройти и попасть на площадь со сквером и памятником Ленину. Там же можно было сесть на автобусы, идущие в соседние сёла; в самом Егорьевске никакого транспорта не было: куда ездить-то, всё близко. В отрезке Советской от нашего дома до площади – всё самое интересное: магазины разные, где столько всего привлекательного, яркого, цветного. Считается, что в советское время были пресловутые «пустые прилавки», но мне помнится, что было много всего интересного в магазинах. Например, был какой-то магазинчик, где продавались красивые платьица и ночные рубашонки для девочек, мне хотелось такую: с кружевцами, с какими-то складочками-сборочками. Но мама мне не покупала: она такие мелочи шила сама из ситца на красивой машинке Зингер, принадлежавшей ещё бабушке. На лето платьица были ситцевые, на зиму – байковые. Замёрзла – надела кофту бабушкиной вязки. Мамина умелость была делом, конечно, полезным в хозяйстве, но лишила меня некоторых счастливых моментов. Тогда в моду в нашем городке вошло всё капроновое, в частности, капроновые платья для маленьких девочек. (Сегодня этот материал называют органзой – один в один). Может, в Москве эта мода уже прошла, а у нас все девчонки мечтали о капроновом платье. Но мне такое не покупали: наверное, мама считала, что это баловоство, чепуха, нечего деньги тратить, ситчик гораздо лучше. (Думаю, тогда синтетика стоила дороже натуральных материалов). Было объявлено, что ходить в капроне – вредно. Обидно, ну да ладно.
А вот ёлочные игрушки мне покупали без вопросов. К новому году начинали готовиться капитально – с начала зимы, с конца ноября, мне кажется. Мама приходила с работы довольно рано, заканчивали часа в четыре (зато работали полдня в субботу). Наскоро поев, она брала меня, я брала санки и мы отправлялись «на круг» - т.е. в центр. В Егорьевске в те времена тротуары не чистили до асфальта, и снег просто утаптывался. Тогда на улицах можно было увидеть лошадей, запряжённых в сани, на которых колхозники привозили товары на рынок, куда я тоже обожала ходить с мамой с утра по воскресеньям, но это отдельный рассказ. Так что по тогдашним тротуарам можно было с полным удобством проехать на саночках.
Так вот мы шли по улице, я тащила санки. На ногах у меня – валенки с галошами, это была нормальная обувь для зимы. У мамы были красивые сапожки – комбинация фетра и кожи, на небольшом каблучке – я их помню. И вообще мама у меня красивая, одетая нарядно, на голове у неё огромная лисья шапка. А на мне голубое пальтишко, к которому мама подшила меховую подкладку из белой овчины, сделанную из овчинной шубки, из которой я выросла. Та овчина оказалась почти вечной. Я уже училась в десятом классе, и у меня было очень красивое малиновое зимнее пальто – приталенное и сильно расклёшенное, довольно длинное – такая была мода. Так вот воротник этого пальто был из всё той же овчины, и по подолу шла меховая полоска из той бывшей шубки. Этот мех стирался порошком и мама его как-то обрабатывала, чтобы не желтел, подозреваю, раствором перекиси водорода за 2 копейки. Вот такая была среда обитания. Обратите внимание: я принадлежала к верхнему слою, не самому верхнему, но, по-нынешнему, upper middle class. А вещи берегли, переделывали – и мне кажется, это правильно. Впрочем, я отвлеклась. Вернёмся в предновогодний Егорьевск 60-х годов.
Направлялись мы с мамой в магазин Культтовары. Я не понимала, что это «культурные товары» - это для меня были просто таинственно-прекрасные куль-товары. Почему так – я не понимала и почему-то не спрашивала. Я вообще не была особой «почемучкой»: любила размышлять сама. Куль-товары – это был длинный узкий магазин, расположенный вдоль всего фасада дома. Чего там только не было! И школьные всякие штуки: портфели, тетрадки, карандаши-ручки, были и перьевые ручки, которыми полагалось начинать учиться писать. В большой жизни писали все авторучками, а в школе, в первом классе некоторое время (до весны) писали макательными ручками – для формирования почерка. Я охотно смотрела на школьные товары и воображала, как мне это купят и я пойду в школу. Была там красивая коробка с картинкой, называлась «Подарок первокласснику», там были необходимые для начала учёбы вещи. Но пока в Куль-товарах мне покупают только альбомы, краски, карандаши, пластилин. Очень редко я ходила в Куль-товары с папой покупать фотографические принадлежности, они тоже там продавались. Папа недурно фотографировал, хотя времени у него было очень мало, разве что в отпуске. Фотографировать научился, когда родилась я. Я была поздним ребёнком, уж не думали, что кто-то родится – и вот я появилась.
Отдельное удовольствие было «печатать карточки». Мы с папой запирались в ванной, вешали на окно старое байковое одеяло, на котором гладили, устраивались на столе с ящиками (наверное, правильнее его назвать комодом), проявляли карточки, промывали, закрепляли и кидали в ванну. Потом вешали на верёвку, закрепляя прищепками, сушить. Сидеть было неудобно, т.к. некуда было деть ноги, но страшно интересно. Красный фонарь освещал поле нашей деятельности. В чёрной ванночке на фотобумаге проступают сюжеты летнего отдыха. Кажется, это было так давно, а вот – всё это здесь. Папа учил меня кое-каким приёмам: что-то можно больше зачернить, что-то подсветить… Многие из тех фотографий сохранились, но, к сожалению, выцвели. Не выцветают только дореволюционные. Говорят, в тогдашних фотоматериалах содержалось серебро, а потом его чем-то заменили и фотографии, любительские, во всяком случае, умирают. Жаль…
В торце Куль-товаров, справа от входа, игрушечный отдел. Чего там только нет! Куклы, кукольная посуда, ну, понятно, мячи красно-синие (половина красная, половина синяя). Куклы были дорогие – с волосами, закрывающимися глазами и «говорящие», т.е. издающие некие звуки при изменении положения. Первая моя серьёзная кукла была из папье-маше, звали Катя, личико у неё было ангельское, разрисованное явно вручную. Потом были уже пластмассовые, с фабричными, не то, что некрасивыми, а просто никакими, промышленными, лицами.
Были и куклы эконом-класса – голыши, из пластмассы. Голыши изображали младенца месяцев шести, а те, с глазами-волосами – девочку лет восьми-десяти. Были уж совсем дешёвенькие, для малышни – резиновые, раскрашенные. На спине у них была дырочка, при сжимании кукла издавала квакающий звук. Потом появились гэдээровские резиновые куклы, у которых волосы можно было расчёсывать, а руки были выделаны очень точно; такую мне купили в Детском Мире на Дзержинской площади в первую в моей жизни поездку в Москву.
И вот, слегка сместив игрушки и заняв часть соседнего прилавка, перед новым годом в Куль-товарах разворачивалась предновогодняя торговля елочными игрушками. Наверное, ассортимент был, по нынешним критериям, бедный. Но мне казалось, что это дивное богатство. Одних бус было десяток вариантов. Стеклянные игрушки – дорогие. Мне они все казались красивыми. Шарики с рисунком, словно припорошённым снегом – особенно ценились в наших кругах. У каждой игрушки была маленькая петелька, которой было недостаточно, чтобы повесить на ветку: приходилось привязывать верёвочку или прикреплять проволочку. Был тип игрушек на прищепке; те не висели, а, наоборот, стояли на ветке. Игрушки иногда отражали какие-то политические реалии: были звёзды, ракета, и, помню, початок кукурузы на прищепке. В хрущёвские времена кукуруза была не то что популярная, а прямо-таки какая-то сакральная культура. Её называли царица полей. Даже в нашей зоне, где для неё климат не подходит, её сеяли на силос. Были очень распространены кукурузные хлопья с сахаром, 7 коп. стОили; сегодня такие выпускает Нестле. Словом, мастера игрушечного дела не могли обойти своим вниманием кукурузу. Это были игрушки стеклянные, а были и подешевле – бумажные, картонные, из фольги. Помню, были такие длинные-длинные бумажные гармошки, которые в разложенном виде обнимали целую, а в сложенном выглядели как стопочка бумаги. Ну и золотой дождь, серпантин. На верх ёлки надевалась либо пика, либо звезда. Мы с девчонками спорили: что лучше, красивее?
У меня была личная копилка – резной деревянный бочоночек. Я туда собирала копейки – монеты по 1 коп., самые мелкие. Иногда выгребала и покупала что-нибудь ценное, например, самую красивую елочную игрушку. Это была крайняя мера: когда мама говорила на мою очередную просьбу: «Больше нет денег». На свои сбережения я купила огромный серебряный шар с ярко-малиновым цветком – он жив и поныне. Покупали и лампочные гирлянды; они были очень ненадёжные, часто перегорали.
Мы что-то непременно покупали, потом выходили из магазина, я садилась на санки, утомлённая не столько ходьбой (я была крепкая девчонка и ходить могла без устали), сколько впечатлениями, размышлениями, что лучше купить, что чему предпочесть, и мама везла меня домой. Я прижимала к животу сумку с добычей. Тогда полиэтиленовых пакетов не было, а была хозяйственная сумка из … кстати, из чего? Я её внешне помню: такая форма – «полено» с молнией – используется в женских сумках и теперь. Та была погрубее, чёрная. Наверное, из какой-то «чёртовой кожи» что ли…
Были ещё и самодельные игрушки. Я делала бесконечные цепи из фольги, которую вкладывали в чай. Склеивала-соединяла колечки – вот тебе и цепь. Для этой цели я целый год собирала фольгу. Китайские фонарики ещё, помню, делала.
Как покупали ёлку и где – не знаю. Но момент её приноса и установки – помню. Ставили её в ведро с мокрым песком, выражали надежду, что простоит подольше. Я мечтала, что простоит до моего дня рождения – 23 января. Но никогда этого не происходило: выбрасывали раньше; просто терялся интерес.
Ставили ёлку и принимались наряжать. В этом участвовали мама, бабушка и я. Мама стояла на табуретке, я подавала, бабушка советовала – в общем, все были заняты, все суетились. Иногда вдруг выяснялось, что бусы надо перенизать, т.к. что-то повредилось, и из трёх, положим, нужно сделать две нитки. Тогда садились низать. Всё было страшно серьёзно. И то сказать: ёлка же!
Новогоднюю ночь – не помню абсолютно. Наверное, меня загоняли спать, как обычно. А вот первого числа под ёлкой я находила подарки. Один главный, например, большую куклу, ну и что-то по мелочи. В деда Мороза я, как мне помнится, не верила никогда. Но меня это не огорчало: больше всего я ждала подарков и развлечений. И они непременно следовали. Например, однажды мы с подругой Люсей в один из новогодних дней пошли в наш кремль, в клуб училища ГВФ смотреть кукольный спектакль по только что прочитанному «Волшебнику Изумрудного города». Мы были в восторге! Ходили и на елку в клуб им. Конева. Это мне как-то не очень нравилось. А когда мне было лет шесть, меня повезли аж в Москву в Колонный зал. Это обставлялось как величайшее благо и редкостная удача. Мне было даже неловко, что это дефицитное развлечение на меня особого впечатления на произвело. Через много десятилетий я оказалась в том же Колонном зале уже с дочкой. И, знаете, всё было очень похоже – видимо, это стиль ретро.
Готовили ли особую еду? Да, кое-что готовили. Оливье не помню: его делали, но мне помнится он не в новый год, а в менее торжественные моменты. Бабушка пекла пироги, это она делала мастерски, особенно с капустой. Делала плюшки и ватрушки. Таких я не едала больше никогда. Мама делала ореховый торт, безе. Ореховый торт казался мне сказочно вкусным, я готова была его есть сколько угодно и однажды объелась им до того, что вызывали неотложку. Безе и ореховый торт я делать умею и делаю по праздникам и так, для гостей, хотя сама практически не ем.
Запекали то ли утку, то ли гуся – точно не помню. Тульская бабушка присылала самых лучших яблок из своего сада. Помню эти посылки: фанерный ящик с написанным химическим карандашом адресом. Потом я использовала эту фанерку для катания по ледяной горке между сараями. Надо было очень тщательно выдирать гвозди: обнаружится гвоздь – не поздоровится за порчу ледяного покрытия; мальчишки и стукнуть могут.
Тогда никаких новогодних каникул для взрослых, разумеется, не было. 2 января все выходили на работу и работали как миленькие. Рождество не отмечалось. Даже в семьях, частным порядком, никто из моих знакомых не отмечал. Новый год – это понятно, а Рождество – какая-то экзотика. И мы, дети, со второго января жили обычной детской жизнью: гуляли во дворе, ходили в гости друг к другу. Ко мне часто приходила подруга Люся. Мы играли возле ёлки, устраивали кукольные «ёлки», вроде как в клубе Конева. Играли в кукольный театр.
А потом ёлку разбирали, игрушки прятали в коробки и убирали, кажется, на антресоли, а может, ещё куда-то. А ёлочный облетевший скелетик сжигали в печке. У нас была печка-плита на кухне; вот там и сжигали. Отопление-то было центральное – от домовой котельной, работавшей на угле. Потом, когда печки разобрали и заменили газовыми плитами, елки, ставшие бесполезными, долго валялись во дворе. Кто-то из мальчишек устроил костёр из ёлок, ругали…
Про новый год в школе здесь
Комментариев нет:
Отправить комментарий