Л. Пирогов. А утки летят уже высоко

30.11.15
Текст: Лев Пирогов
Фоторафия из архива автора 

Литературный критик Лев Пирогов о природе иронии.

В прошлый раз, как бы резвяся и играя на балалайке, мы с вами дали самое общее определение тому, что называется искусством. «Это когда что-то одно притворяется чем-то другим». Без притворства эстетическое событие невозможно. В этике, вместе с тем, притворство полагается не лучшим свойством натуры. Отсюда между этикой и эстетикой (жизнью и искусством) возникает — конфликт, не конфликт, но какое-то взаимное непонимание на фундаментальном уровне.

При том, что люди постоянно стараются проигнорировать или снять его. Бродский, скажем, называл этику частным случаем эстетики и приводил такой замечательный пример: малый ребёнок к одному незнакомцу тянется, а другого сторонится, и это эстетический выбор (нравится, как выглядит, звучит, пахнет), а не этический. Значит, эстетическая оценка предшествует этической.

Заметим, что обычно не только дети, но и взрослые ведут себя так. Вспомним знаменитое довлатовское: «Бывает, ты разговариваешь с женщиной, приводишь ей красноречивые доводы и убедительные аргументы, а ей просто неприятен твой голос». Это сродни утверждению опять Бродского, что эстетически развитый человек более устойчив перед идеологическими и прочими массовыми манипуляциями, «ибо человек со вкусом, в частности, литературным, менее восприимчив к повторам и ритмическим заклинаниям, свойственным любой форме политической демагогии».

При всём при том, мы приветствуем немало форм этического притворства: например, этикет, вежливость — всё, что называется словами «воспитание» и «культура». Джеймс Джордж Фрезер рассказывает в «Золотой ветви» о том, как эстетическое притворство рождается из притворства этического, как культура и искусство оказываются «прокладкой» между человеческим «хочу» и «буду». То есть утверждает противоположное Бродскому: эстетика происходит от этики, а не наоборот.

Курица и яйцо. Вопрос, кто от кого происходит, имеет смысл только в свете задачи подчинить одно другому. Должен ли хороший писатель быть хорошим человеком? Или «хорошие чувства делают плохое искусство»?

В прошлый раз мы грозились поговорить об иронии. Николай Николаевич Носов, автор «Незнайки на Луне», выводил иронию из вежливости. Приходится признать, что, едва из неё выйдя, ирония с вежливостью расстаётся. Оскорбить так, чтобы оскорблённому нечего было предъявить обидчику — вот её непосредственная наступательно-оборонительная задача. Ирония, которой никого не удалось обмануть, ни из кого не удалось сделать дурака — это не ирония, а так, формальная шутка, петросяновщина.

Если же читатель не понимает, против чего ирония направлена (а ведь нередко она бывает направлена против автора, даже против себя самой, попробуй тут разберись), дураком становится он сам, и это ему очень не нравится. Современный массовый читатель поэтому иронию недолюбливает, считает, что она вещь с гнильцой, предпочитает, когда «по честноку» — с петросяновщиной. Или, говоря словами известной песни Александра Розенбаума:

Я помню, давно учили меня отец мой и мать
Лечить так лечить, любить так любить,
Гулять так гулять, стрелять так стрелять...

Разумеется, цитирование этих слов отдельной строфой есть жест сугубой иронии. Хорошие стихи. А посмеяться над собой или другим так, чтобы читатель этого не понял и оказался в дураках (сам себя привёл в дураки, вы ничего для этого формально не делали) — это, конечно, не по-казацки — подло.

Современные читатели не выносят иронию в общественно-политической публицистике, которую приходят читать, чтобы понять, что хотел сказать автор по тому или иному вопросу. Ирония только отдаляет их от этого удовольствия или вовсе его лишает.

Массового читателя легко понять. Ирония как способ притворства, как способ обезопасить себя от ответственности за свои слова, бывает уместна во времена несвободы слова. Во времена же свободы она мало уместна, как и искусство в целом, литература в частности и поэзия в особенности.

Надеюсь, эта мысль понятна без того, чтобы я, сам себя напугав долгой мыслью о дураке, её пояснял: когда незачем притворяться, не стоит и притворяться; свободные в политическом отношении эпохи, не угнетающие личность художника, мало способствуют рождению большого искусства, и наоборот: эпохи «тоталитарные» способствуют вполне; а почему так случается, поговорим читайте здесь.