Егор Холмогоров. Похвала потеплению

14.12.15
Егор Холмогоров, публицист

Я заподозрил, что случилось нечто необычное, когда увидел закат. Апельсиново-красное торжествующее солнце зависло над домами города воинской славы Малоярославца, как на ладони видного из моей башни в наукограде Обнинске. Я залюбовался и подумал о том, почему прежде не видал этой роскошной картины, хотя регулярно наблюдал восхитительный восход, отражающийся в стеклах окон того же славного города (впрочем, когда восход этот начал случаться в 2 часа ночи, он начал раздражать). Потом я понял, что никогда не видел заката над Малоярославцем потому, что в это время никогда не бывало ясного неба, а после солнцеворота солнце заходит уже в другой точке, над полями.

Климатическая аномалия начала этой зимы разделила моих друзей и знакомых и в обыденности, и в социальных сетях. Одни сетуют на отсутствие привычного морозца и снега, другие прославляют радости еврозимы и утверждают, что именно так и должно быть в идеале, настаивая, что наша обычная погода и ее комендант Генерал Мороз даны нам точно в наказание.

Первые нещадно нападают на вторых, обвиняя их в русофобии, неуважении к национальной идее и традициям, состоящим в морозе и метели. Напоминают о том, как зима десятки раз выручала русских и мы побеждали врагов благодаря холодам. Оппоненты отбиваются, утверждая, что эти так называемые традиции есть типичная криптоколониальная технология управления русскими, чтобы мы смирились с нашим климатическим адом и забыли даже мечтать о южном тепле, ласке, неге и теплых морях — и о нормальной, то есть теплой и сухой, погоде зимой.

В ход у спорщиков идут самые неожиданные аргументы, вроде рассуждения Сальвадора Дали: «Ни в одной стране со снежными зимами никогда не было хороших художников, поскольку снег — злейший враг сетчатки. Снег — это отрицание любой визуальной культуры; его белизна слепит, именно поэтому краски на картинах русских художников имеют фиолетовый оттенок, они искажены избытком анилиновой кислоты, которая является ядом для глаза и ума. Вот почему нет худших колористов, чем русские художники…».

Глаз художника и в самом деле отражает и выражает природу своей страны. Поэтому русские художники часто уходят в синий, точно так же как Дали постоянно уходит в зеленовато-грязновато-желтый, как природа Каталонии. Но считать заснеженного Брейгеля «плохим» художником, полагая при этом Дали «хорошим», — вот уж увольте. Лирические «Охотники на снегу» и пронизанное болью «Избиение младенцев» — это, пожалуй, одна из вершин мировой живописи наряду со «Спасом» Рублева, мозаиками Равенны и «Добрым правлением» братьев Лоренцетти, где тоже, кстати, полно синего. Рядом с заснеженным Брейгелем творчество Дали смотрится как дорогая садомазохистская порнография.

Но в целом в этом споре все немного неправы. Прежде всего суть климатической аномалии декабря-2015 совсем не в тепле и бесснежности. Такое бывало много раз и до того. Без содрогания не могу вспомнить бесснежный Новый год 2006/2007, когда черная грязь сгущала тьму за окнами и делала рано наступавшую ночь еще более непроглядной. Я тогда потерял аппетит и даже не притронулся к новогоднему столу.

Прелесть теперешних погожих денечков в исключительной сухости. Тепло и солнце составляют лишь приятное обрамление того факта, что под ногами твердая земля и чистый асфальт, а ботинки остаются ботинками.

Фото: Антон Белицкий / ТАСС

Можно долго спорить о природе нашей уличной грязи. Одни считают, что это природное свойство нашей нечерноземной почвы, превращающейся в мелкую пыль, которая при малейшей влажности превращается в грязную взвесь, оседающую на все вокруг.

Другие винят специфическую философию советского коммунального хозяйства. Вы, наверное, заметили, что у нас газоны подняты над тротуаром, в то время как в Европе они, как правило, находятся ниже. В результате почва при малейшем дожде просачивается вместе с водой, как и положено, сверху вниз, и на проезжей части и тротуаре образуется грязь. Эту грязь идеально не отчистить даже всем Таджикистаном.

Поэтому в нашей любви к снегу есть нечто драпирующее. Снег скрывает эту грязь. Создает, особенно если выпадает часто и не залеживается, ощущение чистоты. К тому же снег ощутимо увеличивает количество света. Бесснежная ночь темна и полна ужасов.

Заснеженная Россия чувствует себя чистой и светлой, а в нас пестует специфический комплекс северных фобий, которыми ваш покорный слуга, к примеру, обладает в полной мере. Страх перед югом как перед местом грязным, полным вони, микробов и разложения. Страх перед отсутствием проточной воды — обжигающе холодной или обжигающе горячей. Страх перед теплом, порождающим гниение и распад, — вспомним Константина Леонтьева с его «Россию надобно подморозить».

Впрочем, в леонтьевском рассуждении, вопреки тому, что ему приписывают, не было ничего от романтизации вечной зимы. Напротив, он рассуждает о морозе и жаре как о естественной смене времен, применяя этот образ как пример для смены периодов замораживающего застоя и разлагающих страну реформ.

«Зимой — холодно, летом — жарко; и то и другое неприятно и многим даже вредно. Как быть? Смена подобная естественна, и реакция то туда, то сюда неизбежна; всякий знает, что за зимой — весна, а за весною — жара. Но кто в жару будет сердиться на давно прошедший холод?.. Напротив, всякий живой человек всему холодноватому рад в июле… То есть надо подморозить хоть немного Россию, чтобы она не "гнила"».

Претензия противников «зимы» в России тоже относится, конечно, не к желанию вечно жить во владениях Снежной Королевы, а к тому, что Россия уж слишком обледенелая страна: «девять месяцев зима, остальное лето». А наши усилия по поддержанию искусственной температуры — необходимость жить в домах с толстыми стенами, поддерживая сложнейшие системы центрального отопления и водоснабжения, — обходятся нам слишком дорого и формируют такие системы политической власти, в которых никакая подлинная независимость гражданина невозможна.

То ли дело в США. Живи в картонном домике, держи под рукой ружье, воображай домик крепостью. У нас же каждого свободомыслящего человека тяготит необходимость ходить в собольей шубе, мыться в жаркой бане, обтираясь обжигающим снегом, пить водку и держать во дворе вместо гламурного велосипеда персонального ездового медведя. Представим себе хотя бы десятипроцентную экономию на борьбе с холодом — и нам обеспечен был бы бурный экономический рост.

Необходимо понимать, что все самые успешные цивилизации в истории располагались между 30-й и 50-й параллелями. Не севернее и не южнее. Видимо, эта географическая зона наиболее благоприятна для вида Homo Sapiens, представляет собой зону геоклиматического комфорта. Жизнь севернее этой черты представляет собой род обморока, жизнь южнее — форму гниения. Поскольку историческая судьба в конечном счете благоприятствует большим государствам, а легкомысленная фортуна богатства благоволит к тем, кто владычествует морями, то особенно благоприятным является положение обширных держав, которые имеют выход к морю, а еще лучше — раскинулись от моря до моря и от океана до океана.

Именно так объясняется историческое величие Соединенных Штатов — это самый обширный в мире сравнительно однородный кусок суши, протянувшийся между 30-й и 50-й параллелями от океана до океана. Какой бы народ ни заселил это пространство — ему суждено было могущество. Меньшее по объему и лишенное второго океана, но все-таки замечательно удобное пространство между теми же широтами занимает Китай — цивилизация также безусловная в своем величии.

Наконец, Римская империя расположена была точно по оси 40-й параллели, и нынешняя Европа, сдвинутая от Средиземноморья к северу, составляет, конечно, лишь крайне неудачное продолжение Рима, стесненное в своем развитии торжеством ислама на всем юге Средиземноморья. Если бы Европа хотела прочного развития, то, конечно, ей бы следовало не принимать беженцев из Ливии и Туниса, но отвоевать Южное Средиземноморье для себя.

Нетрудно заметить, что географическое положение России по этому критерию неблагоприятно. Мы огромная держава, протянувшаяся от океана до океана, но большая часть нашего пространства расположена севернее 50-й параллели. Хуже того, если мы посмотрим на историю последнего столетия, то мы обнаружим целенаправленную геополитическую работу по оттеснению России за заветную черту, пожирание и опустошение всех тех ее земель, которые расположены в зоне исторического комфорта.

Российская империя имела в этом смысле неплохую геоклиматическую конфигурацию. От Бессарабии, Малороссии, Новороссии и Тавриды на западе она тянулась через Кавказ и Закавказье, Южное Поволжье, Южную Сибирь, монгольский протекторат, осваиваемую с помощью КВЖД Манчжурию до Владивостока с его «Босфором Восточным». Оказавшись на острове Русский, поражаешься непривычно мягкому и интригующему морскому климату русского сектора Восточной Азии.

Вантовый мост через пролив Босфор Восточный на остров Русский. Фото: Юрий Смитюк / ТАСС

И вот с начала ХХ века мы наблюдаем интенсивное отжимание у России земель именно в этом секторе. Русско-японская война остановила русское продвижение в Восточной Азии, а затем, в эпоху коммунистического собирания Китая, оно стало и вовсе немыслимым. Революция, Гражданская война и интервенция, затем Вторая мировая война и, наконец, результаты беловежского сговора раз за разом ставили под вопрос именно наши южные рубежи.

В 1990-е дошло дело даже до попыток отжима Кавказа, несмотря на суверенитет РФ. Тогда на полном серьезе обсуждались варианты, как «Басаев дойдет до Астрахани». И не то чтобы эта проблема в полной мере решена до сих пор: южнорусские области Кубань и Ставрополье испытывают чрезвычайно сильное демографическое давление. Все время откуда-то берутся какие-то «родственники» и начинают требовать или просто захватывать землю.

Особенно характерен в этом смысле возврат из Сирии потомков «мухаджиров», тех, кто после замирения Кавказа князем Барятинским предпочел удалиться из-под русской власти в Османскую империю. Вот они как беженцы просятся назад, а вот уже «от имени адыгейского народа» раздаются требования снести памятник Александру II в Сочи как якобы «виновнику геноцида».

Именно Южная Россия на острие удара. Заметим, что, вопреки нашему алармизму насчет «отберут Сибирь», на собственно Сибирь никто всерьез не покушался. Зато предметом агрессии постоянно становились Украина и Новороссия — самая благодатная часть русских земель южнее 50-й широты. Создается ощущение, что именно «отжать Украину» было главной задачей наших врагов — будь то кайзеровская и гитлеровская Германия, Польша или США.

Почему — объяснить нетрудно. Наряду с широтностью для оценки климата имеет решающее значение изотерма января. По этому показателю большая часть территории России — это ледяной ад. В то время как обогреваемые Гольфстримом, вытекающим из экваториального карибского обогревателя, Европа и США наслаждаются всеми благами мягкого климата. Смерть Гольфстрима, вопреки надеждам конспирологов, пока не предвидится, а потому приокеанские Европа и США будут бесконечно теплее континентальной России.

Единственный более или менее прилично прогретый участок России — это Украина, Новороссия и Крым. Это ощущаешь даже возле северных границ Украины, в городе Рыльске Курской области, некогда составлявшем часть Черниговского княжества. Ступая по сочной зеленой траве, любуясь на панораму раскинувшегося на реке Сейм красивого города, ты, даже несмотря на ветер, ощущаешь в январе то тепло, которого тебе так не хватает всего 500 километров севернее.

От того, в чьих руках будут эти земли, зависит решение вопроса, встанет ли Россия по своим геоклиматическим свойствам и опирающейся на них исторической судьбе в ряд с США, ЕС и Китаем или же, отброшенная к северу, будет оттеснена на второстепенные исторические роли. В этой большой исторической игре допустимы любые методы, ибо слишком высоки ставки. Поэтому против России дозволено все — плодить вымышленные народы с их претензиями на суверенитет над русским югом, организовывать революции и перевороты, поддерживать исламских или правосекторных террористов, отключать Крыму свет. «Не должно быть никакой России южнее 50-й широты» — вот принцип западной геополитики.

Он дополняется еще одним: «Не должно быть никакой России у теплых морей». Создатель концепции «морской силы» Альфред Тайер Мэхен теоретизировал: «Безнадежная удаленность от открытого моря, характеризующая Россию, лишила ее удобного положения для накопления материальных благ… по этой причине совершенно естественно и понятно, что она испытывает недовольство, которое легко переходит в агрессию». Казалось бы, отсюда следует «эффект почтальона Печкина». Дайте России хотя бы один нормальный выход к теплому морю — и она перестанет быть злой и станет доброй. Однако западная геополитическая мысль от Мэхена и Маккиндера до Бжезинского и Каплана — это развернутая теория недопущения России к теплым морям. Почему? А вот так надо!

Альфред Тайер Мэхэн. Фото: wikipedia.org

Создатель главной для всей геополитической мысли теории британец Хэлфорд Маккиндер отождествлял Россию с Хартлендом, то есть гидрологическим пространством, реки которого не имеют стока в открытое море (как Волга) или упираются в ледяной тупик, как реки Сибири. Это пространство, где отрезаны все выходы к теплым морям и перерезаны все коммуникации с внешним миром, и составляет, по Маккиндеру, основу державы московитов. По этой же логике западные геополитики отрывают Украину от Северного Поволжья: ее реки ведут в Черное море, имеющее выход к Атлантике.

Русские представляются западным наблюдателям идиотами, добровольно выбравшими жизнь в морозильной камере. В этом смысле чрезвычайно характерна позиция Фелипе Фернандеса Арместе, известного британского историка, который сперва заявляет «я предпочел бы быть частью цивилизации, которая меняет мир с риском пожертвовать собой», но стоит ему столкнуться с русской цивилизацией, как он выбрасывает белый флаг: «Теперь за Северным Полярным кругом, где среда по определению враждебна человеку, существуют города. В Норильске с его двухсоттысячным населением дома стоят на вечной мерзлоте на сваях, квартиры отапливаются 288 дней в году, постоянно приходится убирать снег, а "уличное освещение вчетверо ярче, чем в русских городах, расположенных южнее". Похоже, в определенных средах цивилизация — это иррациональная стратегия. И здесь лучше подчиниться природе, чем пытаться приспособить ее для нужд человека».

Введенный Фернандесом критерий ценности цивилизации — умение бросать вызов природе и преодолевать ее — применяется им ко всем… кроме русских. Автор пишет с теплотой о саамах, едящих вшей. Об инуитах и о том, как европейцы-викинги проиграли им спор за Гренландию. Пиши автор о норвежцах или финнах, он назвал бы город, подобный Норильску, «отважным вызовом Северу», но поскольку речь идет о русских, то лучше бы им немедленно сдаться.

Однако, кажется, климат Земли сыграл с геополитиками забавную шутку. Тупик, в которой зашли «московиты», на глазах превращается в дверь по мере того, как оттаивают полярные льды и Арктический океан превращается из сонного царства в самое удобное пространство мировых коммуникаций. Основная часть развитых территорий земли находится в Северном полушарии и нуждается в коротких коммуникациях между собой. А полярная область нашей планеты — гораздо более компактное пространство коммуникации, чем Тихий океан, степи и пустыни Евразии и т.д. Даже из Калифорнии в Шанхай удобнее лететь через полярные области, чем над Тихим океаном.

В будущем именно Арктика может стать главным пространством мировой коммуникации, «Последним океаном», связывающим Америку, Европу, Восточную Азию и, разумеется, Россию, оказавшуюся здесь на хозяйских позициях. Вместо «черной дыры» Хартленд оказывается огромным пространством, развернутым к «Последнему океану», и владычицей этого пространства является именно Россия — она освоила его и включила почти половину в свои границы. Цепь островов от Земли Франца Иосифа до острова Врангеля создает здесь огромное «Средиземное море», по которому проходит Северный морской путь и которое полностью заключено в пределы территориальных вод России, прикрытых островами, каждый из которых может быть превращен в крепость.

Уже сейчас американские геополитики из военно-морских журналов пересматривают Маккиндера и пишут о «новой оси всемирной истории», когда Хартленд оказывается не геополитическим тупиком, а пространством, развернутым к самому удобному из океанов. Они всерьез призывают готовиться к превращению России в великую океанскую державу с великим флотом (Caitlyn L. Antrim. The Next Geographical Pivot: The Russian Arctic in the Twenty-first Century (Naval War College Review. Vol. 63, № 3, Summer 2010)).

Наша полутысячелетняя арктическая эпопея, кажущаяся на первый взгляд путем в никуда, а в лучшем случае погоней за дорогостоящими природными ресурсами: пушниной, золотом, нефтью и газом, — окажется грандиозным стратегически выверенным бегом к морю. В работах будущих западных русофобов те страдания, голод и холод, на которые обрек себя русский народ в своей истории, превратившись в «ребят семидесятой широты», как пелось в одной советской песне, будут, несомненно, изображены как проявление дьявольской русской хитрости.


Арктика. Фото: Семен Майстерман / ТАСС

Столетиями русские закалялись, чтобы в итоге сорвать самый лакомый кусок. Совершали казавшиеся никому не нужные подвиги — вроде основания дрейфующих станций, арктических перелетов Чкалова или ледового подплава, закрепляли за Россией Хребет Ломоносова вплоть до самого полюса и размещали в Арктике С-400… Время собирать урожай подойдет совсем скоро, если, конечно, мы не разинем рот и не дадим себя как-нибудь обмануть.

Поэтому самое глупое, что только могла бы сделать Россия, — это участвовать в мировой кампанейщине по борьбе с «глобальным потеплением», сдвигающим зону геоклиматического комфорта немного севернее и открывающим наш океан. Чем теплее грянет буря, тем для нас лучше. Для чего России нужно участие в политкорректных скачках вокруг климатической конференции и ее анекдотичных попыток «ограничить потепление двумя градусами»? Ведь фундаментальные изменения климата не зависят от людей, даже если у них масонский градус.

Спору нет, конспирологи немедленно заявили, что никакого глобального потепления нет и его выдумали глобальные мироправители, чтобы ограничивать развитие стран третьего мира. Но для реализации этой последней цели вполне хватает МВФ. Определенные климатические события, говорящие о том, что земля все-таки теплеет, а ледники тают, являются объективно зафиксированными. И Россия от этих изменений является, по всей видимости, главным выгодополучателем. Так стоит ли нам бежать впереди паровоза «борьбы с потеплением»? Или лучше предоставить спасение наших утопающих недоброжелателей вроде Нидерландов самим утопающим?