Если бы Гитлер победил в 41-м, кому досталось бы баварское?

11.05.16
Максим Соколов
um.plus © 2016


Мыслепредставление, обозначаемое словами «пили бы сейчас баварское», в более подробном виде, если раскрыть скобки, сводится к следующему.

Поражение СССР в войне с Третьим рейхом, приходящееся где-то на осень 1941 г., т. е. все как Гитлер прописал, позволило бы избежать наиболее человекорасходных военных мясорубок (блокада Ленинграда, оборона Севастополя, Сталинградская битва, Курская дуга, освобождение Киева, Берлинская операция). Рассуждая в духе писательницы Л. Е. Улицкой, сравнивавшей советскую и французскую войну с Гитлером — с одной стороны, «страна была разрушена, народу погибло ужасное количество», с другой стороны, «Париж стоит, они его сохранили, они сохранили культуру», — любители баварского пива отмечают, что победа Гитлера была бы сугубо временной, а затем англосаксы победили бы его. Что приятно — победили бы без участия Сталина, давно бы уже павшего жертвой кремлевского заговора. А это значит — не было бы надобности делиться с коммунистами, которых к этому времени уже также не было бы, плодами победы.

Не было бы, как имело место в реальности, замены рабства немецкого на рабство советское, а вместо этого от Атлантики до Урала (и даже далее Урала) сразу и дружно воссияла бы свобода. Ради такой перспективы можно было бы несколько лет и баварское пиво попить. Французы же пили с 1940 по 1944 год — и ничего, что же мы такие чванливые.

Если же кого тревожат отдельные издержки — например «окончательное решение еврейского вопроса» — то поскольку они не тревожат таких любителей баварского, как та же Л. Е. Улицкая, а равно Л. Я. Гозман, А. В. Минкин, да и на «Эхе Москвы» трепет иудейских забот в данном случае никого не интересует, то, значит, и не надо брать в голову. То ли здесь решимость брать пример с англосаксов, не больно заботившихся о судьбе евреев в 1939-45 гг., то ли святое упование «Мы ташкентские, до нас немец не дойдет», а дойдет до других — знать, судьба такая, то ли просто развитое искусство блокировки неприятных возражений.

Поскольку цель — доказать, что поражение СССР в войне было бы ничуть не страшно, а совсем наоборот, то доказывающие проявляют замечательную гибкозоркость. В диапазоне от слепого крота (так Улицкая видит, т. е. не видит Шоа во Франции) до горного орла (так обозреваются перспективы всеобъемлющей послепобедной свободы). Спорить непосредственно с ними — довольно бессмысленно. Еврей, из идеологических соображений закрывающий глаза на Шоа, — негодный человек, и какое с ним общение.

Но интересно, что бенефициарами гипотетической победы англосаксов над рейхом после поражения СССР прежде всего объявляются страны и народы, по состоянию на 1988 г. входившие в советскую зону влияния. Тут можно много пофантазировать про Восточную Европу, где зверства усташей, прибалтийских, а равно украинских националистов преобразуются в благородную европейскую свободу, но и в фантазировании до известной степени надо сохранять логический порядок.

Если в рамках гипотезы в 1941 — 1942 г. СССР капитулирует перед победоносным рейхом, то это в первую очередь сказывается на народах СССР, оказывающихся непосредственным объектом поражения, во вторую же — на англосаксонских союзниках, чье стратегическое положение враз изменяется, причем не в лучшую сторону.

Во-первых, исчезает главный кошмар рейха — война на два фронта. Фронт остается единственный — Западный с точки зрения рейха, Восточный с точки зрения англосаксов, запоздавший с открытием Второй, а потому отныне также и Первый — с точки зрения народов СССР. Имея относительно безопасный восточный тыл и поставки сырья (нефть, уголь, железо, цветные металлы, хлеб) с Востока, т. е. из разбитого СССР, рейх может вести войну с англосаксами в куда более комфортных для себя условиях. Готовы ли были англосаксы к тотальной войне — единственному для них средству борьбы, дающему какой-то шанс в условиях, создавшихся после поражения СССР, — мы не знаем.

Во-вторых, в большой войне, тем более в мировой, список участников с обеих сторон не обязан быть стабильным от начала и до конца. В случае резкого перелома в ходе войны вчерашние нейтралы могут определиться и занять чью-либо сторону. Видя, как Германия берет верх, Турция и Испания могли бы оставить свою выжидательную позицию. Равно как Япония — конечно, не нейтрал — могла бы объявить войну остаткам СССР и установить континентальную смычку с Германией. Что совсем уже меняло бы всю геостратегическую конфигурацию. А равно и шансы на будущее.

В-третьих, выигрыш неопределенно большого времени для рейха сказался бы и на разработках «чуда-оружия». Создавать атомную бомбу в условиях сверхжесткого цейтнота и крайнего дефицита средств и сырья — это одно. Когда времени и средств было бы больше, урановый проект рейха имел бы гораздо лучшие шансы на успех, и кто тогда победил бы в атомной гонке — неясно. А ведь если нарицательным топонимом вместо Хиросимы стал бы Лондон, в мировой истории многое бы переменилось.

Сколь актуальным в случае более полной реализации задумок фюрера о секретном оружии стало бы освобождение России из-под власти рейха — большой вопрос.

Но различие тогдашних анлосаксонских вождей и нынешних англосаксонских пропагаторов состоит в том, что тогдашние вожди Англии и Америки при всем своем сложном отношении к Сталину понимали: все стоит на кону, и смелые гамбиты типа поражения СССР вполне могут утянуть в могилу всех.

У нынешних же пропагаторов мозгов совсем нет. В том отличие Рузвельта с Черчиллем от Л. Я. Гозмана, проф. А. Б. Зубова и разных прочих деятелей «Эха дождя».