Е. Холмогоров. Добро пожаловать в зомбиэкономику!

24.05.16.
Егор Холмогоров
um.plus © 2016

В последние дни российские экономические либералы стращают нас целым ворохом апокалиптических прогнозов. По мнению господина Кудрина, определявшего экономический климат страны более десятилетия, никаких перспектив экономического роста в России нет, мы достигли дна и провалимся еще глубже без загадочных «структурных реформ». В чем должны состоять эти загадочные «структурные реформы» о которых наши либералы говорят уже два десятилетия и что мешало их проводить, пока они были в правительстве всевластны – получить ответ на этот вопрос не так просто.

Впрочем, после некоторого изучения, выясняется, что «структурные реформы» — это повысить пенсионный возраст, сократить социальные расходы, приватизировать все недоприватизированное, закрыть все «убыточные» предприятия реального сектора, в сто первый раз провозгласить борьбу с инфляцией и под этим лозунгом лишить экономику любых оборотных средств. В общем повторить еще раз все те же телодвижения, что уже привели нас на грань пропасти.

Аналогичные кудринским рассуждения звучат и от его единомышленников в минэкономразвития, рассуждающих, что никакое возобновление экономического роста в прежних темпах невозможно, от господина Грефа, который проклинает загадочных нелибералов, которые предлагают «включить печатный станок» (хотя говорить в XXI веке о «печатном станке» — значит держать своих слушателей за тех самых мамонтов, каковым глава Сбербанка почувствовал себя в Калифорнии) вместо того, чтобы провести «налоговые реформы которые простимулируют инвестиции» (читай, снизить налоги для богатых). Настоящая новая экономика, по мнению Грефа, это выпускать фильмы, как американская Netflix и качать биткойны.

Зачем нашим экономическим либералам это повторение слоганов, изрядно поистершихся 25 лет со времен гайдаровых? Понятно, что они хотят добиться от президента утверждения своей «кудринской» программы экономических реформ, но не могут найти новых слов и аргументов. Не могут, потому что являются представителями «зомби-экономики», как выразился австралиец Джон Куиггин.

Экономическая история последнего десятилетия наглядно опровергла те постулаты, которые навязали миру как самоочевидные экономисты-рыночники 80-х годов, которые лежали в основе катастрофического реформирования экономики России в 90-е, и которые в 2000-ные привели глобальную экономику к потрясению, после того как в 2007-2008 лопнул ипотечный пузырь. Потрясению, которое заставило западную экономическую мысль начать пересматривать ключевые постулаты.

Те принципы, самоочевидные истины, и неявные предпосылки, к которым апеллируют Кудрин, Греф и их единомышленники, рассматриваются среди «просвещенных мореплавателей» как позавчерашний день.

«Неоклассическая» либеральная экономика, на которую ориентировано мышление российских либеральных бюрократов, рассматривается сегодня не как самоочевидная для всех «экономикс», а как одна из многих школ, теории которой даже когда они справедливы являются частным случаем более сложных экономических реальностей. Даже у нас затхлая интеллектуальная атмосфера, когда существовало лишь два мнения: либеральная истина и вылазки недобитых марксистов-коммунистов, существенно прочистилась.

Поэтому главной надеждой либералов является сегодня тот эффект, который в свое время зафиксировал Джон Мейнард Кейнс: политики, которые считают, что не имеют никакой экономической теории, а руководствуются здравым смыслом, являются заложниками идей кого-либо из экономистов прошлого, которые они и принимают за «здравый смысл».

В чем российские «рыночники» и в самом деле преуспели, так это в формировании у нашего истеблишмента убеждения, что либеральная картина мира является «здравым смыслом», а единственной альтернативой – марксистская плановая экономика, которая ведет к дефициту, отставанию и прочим ужасам

Что существует огромный мир экономических идей, который не сводится к марксизму и либерализму (являющимся теоретическими близнецами-братьями), что именно эти идеи – меркантилизм, экономика развития, институционализм, кейнсианство, шумпетерианство и являются тем интеллектуальным материалом на котором взросли германское, японское, корейское и прочие экономические чудеса – всё это нашему истеблишменту практически неведомо.

Слава Небесам – политические обстоятельства немного прибавили нашим элитам здравого смысла. В ответ на санкции пришлось вводить контрсанкции, которые выполняют протекционистскую функцию. В ответ на ограничение доступа к финансовым рынкам – пришлось разрабатывать собственные платежные системы и заботиться о независимости наших финансов. В ответ на блокаду – задумываться об импортозамещении и развитии собственного производства.

Однако это принуждение к экономическому реализму суровой матушкой-историей по прежнему сопровождается весьма малоадекватными теоретическими подходами. Проводя протекционистскую политику наши элиты застенчиво опускают глаза, как будто делают что-то неправильное и непристойное. Произнося «импортозамещение» тут же начинают оправдываться, что мол не будем доводить до фанатизма, просто жизнь заставляет.

Особенно показательна была история прошлого года с публичными сожжениями «санкционной» контрабанды. Элементарная протекционистская мера с показательным исполнением вызвала настоящее беснование: «готовятся уморить нас голодом», «лучше бы раздали еду бедным», «отечественное всегда второсортное», «пенсионеры без импорта вымрут»… Весь этот набор благоглупостей был точно выписан из сочинений английских и французских «фритредеров» начала XIX века, вроде «Экономических софизмов» Фридерика Бастиа. Беда в том, что возразить с противоположной стороны, выступив хотя бы с цитатником из классиков протекционизма – Фридриха Листа, Д.И. Менделеева, было просто некому. В этот момент я искренне порадовался тому, что у нас государственная власть независима от журналистов. Протекционизму иначе было бы не спастись. Слишком уж глубоко вбиты за четверть века мнимые экономические «аксиомы», создающие параллельный реальному воображаемый мир либеральной экономической пропаганды.

Главная либеральная аксиома от которой стартует любой «рыночный» канкан: экономика имеет дело с перераспределением ограниченных ресурсов и решает задачу их оптимального использования.

Наверное, вы заметили, что наши либеральные экономисты постоянно стараются у кого-то что-то отнять – повысить пенсионный возраст, урезать зарплаты, снять с финансирования «неэффективные» отрасли (особенно, почему-то они ненавидят наш автопром). Фетишем политики кудринского минфина было создание денежного дефицита, якобы позволяющего ужать инфляцию. В настоящее заклинание превратились слова из песенки Окуджавы, что «пряников сладких всегда не хватает на всех». Российские либералы мыслят экономику как игру с нулевой суммой.

Экономический рост это не к ним. К ним – это как бы отжать еще ресурсов у недостаточно эффективных участников экономического процесса (пенсионеров, рабочих, бюджетников, в общем всех, кроме менеджеров и креаклов).

Наши либералы всё это выдумали не сами, а почерпнули из «неоклассических» экономических учебников, которые начинаются с тезиса о редкости ресурсов как базовой проблемы экономики. В добавок к этому вся либеральная классика базировалась на тезисе об убывающей отдаче как краеугольном факте экономической теории. На этом тезисе базировался и «железный закон заработной платы» Дэвида Риккардо, согласно которому если рабочим платить больше, они будут только быстрее размножаться и беднеть, и надежды Маркса на революцию в результате прогрессирующего обнищания рабочего класса. Сегодня мы постоянно слушаем рассказы о том, что нефть скоро кончится, земля опустошится, а потому надо жить скромнее (не богатым, конечно, а рядовым людям).

Мир либеральной экономики, в пределе, это мир устремленный к энтропии. Количество благ в нем задано и распределено между людьми и странами раз и навсегда и может только обмениваться и расходоваться, то есть уменьшаться. Поэтому, разумеется, там, где либералы-рыночники получают власть, там и конфигурация жизни приобретает знакомые очертания: производство сжимается, экономика падает, земля скуднеет

Задача реальной экономики – увеличение количества доступных ресурсов, расширение количества доступных товаров и услуг в сочетании с их удешевлением за счет возрастающей отдачи, технологическая замена проблемных ресурсов до того как они исчерпаются.

Принцип возрастающей отдачи, который лежит в основе промышленности в противоположность обычному сельскому хозяйству и добыче ископаемых, сформулировал итальянский экономист-меркантилист Антонио Серра:

«В ремеслах продукция может умножаться и соответственно увеличиваться барыш, что невозможно в сельском хозяйстве, поскольку его продукция не может по желанию умножаться. Так, например, если на определенной площади можно посеять 100 мер пшеницы, то никто на этой площади не сможет посеять 150 мер. В промышленности же дело обстоит как раз наоборот. Ее продукция может быть не только удвоена, но даже возрасти сторицей и с пропорционально меньшими издержками. Вывоз промышленных изделий более надежен, чем вывоз сельскохозяйственных продуктов; следовательно и барыш обеспеченнее. Вывоз их более надежен уже потому, что, как очевидно, сельскохозяйственные продукты могут с трудом быть предохранены от порчи».

Промышленность это форма экономической деятельности в которой за счет технологического прогресса и организационных усовершенствований выпуск каждой следующей единицы продукции требует меньших, а не больших издержек, сырья и труда. До начала в Европе промышленной революции экономический рост в мире был чрезвычайно медленным, так как все результаты экономической деятельности на аграрной основе (а значит связанные с убывающей отдачей) поглощались демографическим ростом. Число людей росло, пока не поглощало все ресурсы, после чего очередной демографический коллапс сотрясал социальную систему (этот механизм прекрасно описан в работе Сергея Нефедова «Война и общество»). Относительно богато жили лишь те области, которые как Фландрия, Северная Италия, тюдоровская Англия стимулировали промышленное развитие.

Однако только с началом промышленной революции, когда созданы были машины, «генерировавшие» возрастающую отдачу, экономический рост стал многократно превышать рост демографический (и это несмотря на то, что промышленная революция шла одновременно с впечатляющим демографическим скачком). Промышленность, индустрия, превратили жизнь современного человека в рай, если взглянуть на нее глазами его средневекового предка. Мы живем очень долго, наши дети не умирают в младенчестве, мы вкушаем яства со всего мира, у нас над головой прочная крыша, на кровати тонкое белье, нас не едят вши и клопы, мы ездим на чудо-повозках и за три часа прилетаем туда, куда раньше было ехать три месяца…

Название того чуда, которое сделало простого человека богаче короля – Индустрия. Индустрией мы можем считать любую форму экономической деятельности, где имеет место эффект возрастающей отдачи: будь то воспетое Адамом Смитом производство булавок, автомобильная и авиационная промышленность или производство компьютерных программ и столь восхитивших Грефа сериалов Netflix.

Любая индустриальная отрасль – благо. Нет такой отрасли промышленности наличие которой оказалось бы хуже ее отсутствия. Очень подробно этот факт разобран в замечательной работе Эрика Райнерта «Как богатые страны стали богатыми и почему бедные остаются бедными…». Нигде, никогда, никому деиндустриализация, проведенная по рекомендациям МВФ и в рамках преодоления социалистического наследия не принесла экономических выгод. В Перу, Эквадоре, Монголии, Латвии, России разгром промышленности ухудшил все основные экономические показатели и показатели человеческого развития.

Но, могут сказать, а как же постиндустриализм – светлое будущее человечества? Ведь каждому продвинутому человеку известно, что футболки, авторучки, телефоны, телевизоры и прочий ширпотреб производится в Китае, в то время как развитые западные страны зарабатывают на образовании, финансовых услугах, ландшафтном дизайне и прочем. Так что, если мы хотим себе места в будущем, нам нужно нашу либеральную деиндустриализацию 90-х превратить из провала в преимущество.

Постиндустриализм – грандиозный фейк. Западные страны не выпустили из своих рук ни производство средств производство, ни передовые НИОКР. Так что если они захотят, то «мировая фабрика» в Азии встанет за несколько месяцев, попросту оставшись без значительной части оборудования. Мало того, развитие роботизации запустило обратный процесс – ТНК переносят производства из Китая и других регионов третьего мира назад в страны западного ядра.

Доля промышленного производства в большинстве западных стран снизилась отнюдь не так значительно, как полагают постиндустриалисты. Исключение составила Великобритания, поставившая после тэтчеристской деиндустриализации на производство услуг и финансовый сектор. Но она же за это и поплатилась: мировой финансовые кризис на долгие годы отбросил средние зарплаты в Британии к уровню середины 90-х.

На самом деле, снижение производства товаров в ВВП развитых стран по сравнению с производством услуг, в значительной степени является иллюзией подсчета. Дело в том, что товары, по мере развития производства в логике возрастающей отдачи дешевеют (и это, кстати, увеличивает реальные доходы людей). В то время как большинство услуг дешеветь по определению не может, так как эффект возрастающей отдачи в отраслях услуг как правило невозможен, а экономить на издержках можно только снижая качество. Парикмахер может подстричь вас быстрее только машинкой налысо. Таксист может везти вас быстрее только нарушая правила, рискуя вашей жизнью, а в пробках и это не поможет. К тому же, значительная часть услуг имеет спрос только в высоко индустриализованных и развитых на этой основе странах. Если страна не создает дохода, то вряд ли в ней разовьются финансы. Если она ничего не производит, то ей вряд ли грозит стать лидером интернет-торговли. Постиндустриализм на деле является над-индустриализмом, то есть приятной надстройкой над совокупной производительной мощью страны, обеспечиваемой индустрией.

Если мы хотим себе иной судьбы, нежели обещанный Кудриным отсутствующий экономический рост, сокращение зарплат и увеличение пенсионного возраста, экономическое сжатие из-за санкций и коллапса рынка углеводородов, то нам остается единственный путь, приводящий к реальному экономическому росту – это путь развития экономики возрастающей отдачи, то есть индустриализация. И нам необходимо будет отбросить все идеи и ложные постулаты, которые толкают нас в противоположную сторону

Нам необходимо отбросить постулат о свободном глобальном рынке, в который нужно вписываться, вместо протекционистской защиты своей индустрии. Такой искусственно сконструированный «свободный рынок» выгоден только уже богатым и развившимся странам, которые удерживают свое положение «вышибая лестницу» (по образному выражению преподающего в Кембридже корейского экономиста Ха-Джун Чанга) из под развивающихся стран. Вышибатели лестниц запрещают всем остальным как раз ту экономическую политику – протекционизм, государственное стимулирование промышленности, кейнсианскую денежно-кредитную политику, которая привела их самих к успеху. «Свобода торговли» и рецепты МВФ убили экономический рост всех развивающихся стран, пошедших по этому пути и практически убили нашу экономику, не случись на наше счастье санкционной войны, в одночасье разрушившей у нас мифы о свободной торговле. В интересах нашего экономического развития, конечно, чтобы эта война продлилась подольше, — раз уж судьба, перефразируя стоиков, не может вести нас как умных, пусть хотя бы тащит как глупых.

Нам необходимо отбросить расистский миф о том, что наша страна не годится для развития сложных технологических отраслей – мол нам никогда не сделать Ладу лучше Лексуса, Сухой лучше Аэробуса, не выпустить нормального телефона или телевизора и наша судьба либо поставлять на Запад сырье и полуфабрикаты, либо искать «точечные» области прорыва. Индустриальный успех – результат усилий и целеустремленности.

В 1950-е годы на американский рынок вышла некая фирма с совершенно нелепым, анекдотичным автомобилем, который никто не хотел покупать. Выходить на американский рынок с автомобилем тогда было примерно как ехать в Тулу со своим самоваром – в стране Форда, «Дженерал Моторс» и «Крайслера» любой иностранный конкурент был обречен. Прошло два десятилетия, в течение которого правительство вкладывало в эту фирму огромные субсидии, а сама компания совершенствовала свои машины, и настал момент, когда её продукция буквально затопила американский рынок, несмотря даже на покровительственные пошлины Вашингтона. Фирма, как возможно вы догадываетесь, называлась «Тойота». Та самая, «Лексус» которой сейчас служит символом глобализации и уровня производства, которого «нам никогда не достичь».

По иному сложилась судьба конкурента «Тойоты» — «Лады». Несмотря на ошибку с закупкой не слишком перспективной линии «Фиата», несмотря на абсурдную конфигурацию внутреннего рынка в СССР, тормозившую развитие отечественного автопрома, «Лада» скоро превратилась в очень популярную машину на внешнем рынке. Не всем нужен был «лакшери», особенно в третьем мире, и на простую и сравнительно недорогую советскую машину был хороший спрос. Первый в истории «кроссовер» — «Нива» и вовсе оказался технологическим прорывом. В 1980-е на канадских автозаправках была популярна надпись «Ладу не обслуживаем, пока Брежнев не выведет войска из Афганистана», откуда нетрудно заключить, что «Лад» на эти заправки в развитой капиталистической стране приезжало достаточно, чтобы бойкот имел смысл.

Вместо требовавшихся с переходом к капитализму довольно скромных государственных инвестиций в «доводку» нашего автопрома, его начали уничтожать, скандируя лозунги о его «неэффективности» и «неконкурентоспособности». Удивительно, что даже сегодня его не совсем добили, но потеряны были четверть века развития. Те самые четверть века за которые «Лада» могла бы стать и не хуже «Лексуса».

Никакой неизменяемой предназначенности тех или иных народов и стран к тем или иным видам производства не существует. Даже природные ограничения, имеющие значение лишь для сельского хозяйства, весьма относительны. Выращивать цитрусовые за полярным кругом – глупо. Но если представить себе, что против нас введена полная блокада, не дозволяющая ввозить в Россию ни единого лимона, то открыть где-нибудь под Норильском лимонные парники, питаемые от атомного реактора, вполне возможно будет более верным экономическим решением, нежели страдать всей страной от недостатка витаминов. А создав масштабное лимонное производство мы, не исключено, со временем обнаружим рынки, где полярные атомные лимоны за их дешевизну или по каким-то еще причинам, ценятся выше южных.

Я нарочно довожу до абсурда, но это показывает, что в менее экстремальных чем южные плоды случаях, тем более в сфере промышленного производства, считать, что «мы не можем что-то производить» — это небезопасная глупость. Небезопасная, поскольку ведет нас в дебри либерального тезиса о «сравнительном преимуществе», который является основой колониальной системы «свободной торговли», когда одним странам якобы «предназначено природой» производить айфоны, а другим – бананы.

Нам необходимо отбросить постулат о «вреде государственного вмешательства». Любая индустриализация совершается усилиями государства. Любые новые отрасли и перспективные научные разработки ведутся при подавляющем государственном финансировании. Иногда государство может творить чудеса, создавая с нуля успешные компании и целые отрасли там, где с точки зрения логики «рынка» они были просто невозможны

Например, усилиями отца корейского экономического чуда генерала Пак Чжон Хи (вот с какого генерала нам бы брать пример, а не с любимого либералами Пиночета), в Корее, где железных руд просто нет, была создана государственная сталилитейная компания POSCO сейчас являющаяся вторым производителем стали в мире. Сырье – чужое. Технологии первоначально – импортные. Стимуляция государства – стопроцентная. Классический рецепт, если верить либеральным экономистам, загнивающего бесполезного производства, продукта индустриальной гигантомании. И результат опровергающий все постулаты о вредности госвмешательства.

Приватизирована государственная POSCO была лишь в конце 1990-х, когда корейское правительство охватила та же либеральная рыночная мания, что и большую часть остального мира. Никаких успехов Южной Корее это рыночное увлечение не принесло – темпы развития страны замедились. Но созданная государством, на деньги государства и в интересах государства и вопреки всем рыночным постулатам компания стоит прочно.

Тот же Пак Чжон Хи фактически угрозами заставил фирму «LG» заняться электрическими кабелями, а «Хёнде» судостроением, что совершенно не входило в их планы и противоречило рыночной логике. Результат известен – «LG» стала одним из лидеров рынка электроники, а «Хёнде» одним из ведущих судостроителей.

«Неэффективность» государственного вмешательства в российскую экономику связана не с тем, что оно государственное, а с тем, что целью вмешательства является зачастую не развитие производства и не внедрение новых отраслей и технологий, а создание зон чиновничьего кормления. Наши чиновники, зачастую по идеологии стопроцентные «рыночники» ни в какой промышленный рост не верят, а смысл своего вмешательства видят в паразитировании (государственном или личном) на «естественных» рыночных процессах. Разумеется, от такого «вмешательства» рынок должен быть свободен, но не потому, что дерегуляция рынка лучше регуляции, а потому, что никакой «регуляции» тут нет – есть паразиты от которых нужно чистить организм, если он хочет жить.

Но, опять же, нам следует покончить с мифом, что, якобы, «борьба с коррупцией» является приоритетной экономической задачей, без которой никакого экономического роста не достичь. Коррупция может быть злом для экономического роста, если средства для коррумпированного класса приобретаются за счет разрушения экономической инфраструктуры, как в России 90-х. Может не иметь существенного влияния на экономический рост, если страна развивается устойчиво и индустриализуется. Чиновники просто оказываются в числе тех, кто снимает пенки с роста. Прославленный своей коррупцией первый британский премьер Роберт Уолпол был одним из тех, кто заложил основы британского промышленного и торгового могущества.

Наконец, коррупция может даже способствовать экономическому росту, если позволяет преодолеть абсурдные бюрократические препоны и предубеждения. Как писал Сэмуэль Хантингтон «С точки зрения экономического роста хуже общества с жесткой, сверхцентрализованной, бесчестной бюрократией может быть только общество с жесткой, свехцентрализованной, честной бюрократией».

Экономически развитое общество становится менее терпимым к коррупции и более требовательным в области демократии и прав человека. Но натянутые на общество демократия и «чистота рук» отнюдь не гарантирует экономического роста. А его отсутствие вскоре приведет и к схлопыванию демократии

Итак, существует только один рецепт экономического роста. Производить. Создавать индустриальные производства с возрастающей отдачей и высоко добавленной стоимостью. Создавать и совершенствовать эти производства при помощи целенаправленного государственного вмешательства, поддерживать всеми доступными нам средствами из протекционистского арсенала, впихивать продукцию этих отраслей и компаний на мировые рынки с помощью всех ухищрений торговой дипломатии. И уж на почве этой индустрии надеяться на процветание каких-то постиндустриальных цветов (за которыми тоже надо ухаживать как в хорошем саду).

Таков простой и единственный существующий в мире рецепт экономического роста. И этот рецепт господину Кудрину и Компании явно не известен, судя по тому, что весь свой срок в минфине Алексей Леонидович отчаянно противился всем движениям именно в этом направлении, заколдовывая деньги на счетах при помощи заклинания «инфляция» и игнорируя тот факт, что при промышленном росте инфляция не чувствительна для экономически активных групп населения, а остальным вполне может оказать поддержку правительство. В итоге соцобязательства так и остались. Инфляция, при первых же признаках кризиса, оказалась значительной, а промышленного роста практически не было, а теперь и совсем и нет. И вот с этой философией запрограммированного экономического краха Кудрин предлагает нам отправиться на второй круг. Только на этот раз еще и с протянутой шляпой (в новостях это элегантно называется «Россия вернулась на международный долговой рынок»).

P.S. Автор этих строк не претендует, разумеется, на экспертное знание экономики. Впрочем, если верить Ха-Джун Чангу, оно может оказаться даже вредным. В своей книге «23 тайны, чего вам не расскажут о капитализме», на самый последок он рассказывает самую страшную тайну: «Для хорошей экономической политики хорошие экономисты не требуются». Это неопровержимо было доказано «экономическим чудом без экономистов» в Восточной Азии: «Лучше чиновники, отвечающие за экономику, как правило, не экономисты. В Японии и, в меньшей степени, в Корее экономическую политику проводили юристы. На Тайване и в Китае экономической политикой руководят инженеры. Это доказывает, что для экономического успеха не требуются люди, хорошо подготовленные экономически, — особенно если это экономика свободного предпринимательства». Мало того, как только экономистов (собственных и из МВФ) допустили порулить экономикой этих стран, темпы их экономического роста снизились. Возможно это совпадение, но может быть и нет.

Однако всё вышесказанное, равно как и многое другое, что я сказать не успел, я не вытащил из своей невежественной головы, а прочел у тех, кого даже сами «рыночники» постесняются назвать «шарлатанами». Основателем «экономики развития» был великий немец Фридрих Лист автор «Национальной системы политической экономии» – создатель теории производительных сил и духовный отец индустриализации в Германии (где его традиция поддерживалась Густавом Шмоллером, идейным родоначальником германского «социального государства»), Японии и «виттевско-столыпинской» индустриальной волны в России. Его великим русским продолжателем был Дмитрий Иванович Менделеев, считавший себя, прежде всего, не химиком, а экономистом протекционистски-индустриалистского направления, автором великолепного «Толкового тарифа» и увлекательнейших «Заветных мыслей».

Лист опирался на традиции французского меркантилизма, германского камерализма и английскую промышленную политику от Генриха VII – основателя шерстяной промышленности и Кромвеля с его навигационным актом, до помянутого коррупционера Уолпола. Но главным его предшественником был Александр Гамильтон – отец американского экономического чуда, автор последовательно воплощавшейся в США программы защиты роста местной индустрии, доходившей до крайне жесткого протекционизма. Лист воплотил в стройную и полемически заточенную против учения Адама Смита теорию практические идеи Гамильтона.

В современном мире экономику развития тоже нельзя считать угасшей, хотя рыночный глобалистский мейнстрим вытеснил ее на периферию. По счастью у глобализма нашелся достойный оппонент даже в рядах экономистов-неоклассиков – нобелевский лауреат Джозеф Стиглиц. Его жесткая критика «вашингтонского консенсуса» и рыночного фундаментализма, защита права развивающихся стран на ограничение свободы торговли во имя стимуляции роста, развязала язык и другим критикам Идола Рынка.

В нашей стране из этих критиков пожалуй наиболее известны уже упомянутые мною норвежец Эрик Райнерт, автор великолепной работы «Как богатые страны стали богатыми… и почему бедные остаются бедными» и работающий в Кембридже кореец Ха-Джун Чанг. Из работ Чанга в России официально выпущены только популярные (но очень увлекательные) книги «23 тайны, чего вам не расскажут о капитализме» и учебник «Как устроена экономика». Наиболее фандументальные его работы пока не переведены, как «Вышибая лестницу» или переведены энтузиастами и доступны у нас в интернете, но не изданы, как «Недобрые самаритяне» — самый впечатляющий обвинительный акт лицемерной политике рыночников, тормозящих развитие попавших под их власть стран.

Чтобы быть в курсе, кто еще решился на Западе перейти дорогу либеральному экономическому мейнстриму можно следить за списком книг, получивших премию имени Гуннара Мюрдаля, выдающегося шведского экономиста, — оппонента рыночного фундаментализма. Это своеобразный «анти-Нобель» по экономике.

Впрочем, после краха 2008 года не только «листианцы» решились на полемику с либералами. Воскресло ошельмованное и затоптанное кейнсианство. Достаточно закглянуть в «Зомби-экономику» Джона Куиггина или в революционный «Капитал в XXI веке» Тома Пикетти. Пикетти, впрочем и не кейнсианец, и не марксист, и не совсем неоклассик, но его итоговый практический рецепт чисто кейнсианский – сокращение неравенства и увеличение доходов средних и низших классов за счет более жесткого налогообложения высших и недопущения концентрации капитала.

Как оказалось, в 1945-1975 годы, когда кейнсианцы определяли политику ведущих западных стран, экономика управлялась лучше и развивалась динамичней, нежели под властью «рыночников» с их монетаризмом и фетишизацией борьбы с инфляцией. Руины, которые оставили после себя рыночники к 2010 году гораздо чудовищней, чем то, к чему привел кризис кейнсианской модели во второй половине 70-х. По этим руинам бродят зомби умерших экономических идей и время от времени скрежещут что-то вроде: «Эффективный р-р-рынок!», «П-п-п-п-риватизация!», «Просссссачивание богатства сверху вниз!».

Но чтобы пережить плохие времена и эффективно размножаться, зомби нужно захватить какую-нибудь страну для своих экспериментов. Надеюсь этой страной не станет Россия.