likushin
Олег Лукашин.
28.07. 13.
Я видел молодую стрекозу, я вспомнил о бессрочном попугае.
О
попугае из исторического, то есть «имевшего место быть» в
действительности, как факт, анекдота. Это был личный попугай Екатерины II,
доскрипевший своё до реквизиционного 1918-го, и когда патруль
краснокорых грабителей награбленного явился в особняк Салтыковых за
очередной долей «народных» богатств, попугай запел и заорал из
позлащонной клетки, заорал и запел встречь «двенадцати» во главе с
кем-то в «белом венчике из роз»:
- Славься сим Екатерина... Платош-ш-ш-а!!!
Подумать
только! птица жила излётом восемнадцатого века, нетемнеющим золотом и
блескучими камнями на бархате и кружевах, жила тайной побежкой молодого
фаворит-любовника с краснокаблучной туфлей на опасливо вытянутой руке – в
будуар, в кабинет, к постарелому, но всё ещё жадному до ласки
«величественному» телу...
Я видел молодую стрекозу. Новорожденную, вбирая всю метафоричность определения.
Я
видел молодую стрекозу: я устроил маленькое аутодафе своим,
десятилетней давности, бумагам – рукописям (о, я ещё умел тогда
писать!), конспектам, черновикам, распечатанным листам брошенных
замыслов. Я разж
ог костерок на высоком берегу своего
дворового прудика, вынимал из картонной коробки слежавшиеся пачки
листов, разрывал их и бросал в ленивый огонь. Я сидел у костерка на
корточках и наблюдал исчезновение букв, строчек и смыслов – исчезновение
как метаморфозу, превращение одной энергии в другую.
И
вдруг, боковым зрением, я увидел её – молодую стрекозу, огромную,
присевшую на боковое ребро коробки и трепетавшую, трепетавшую сильно,
мощно, от прозрачной плёночки крыльев до подмуаренного аквамарина
фасетчатых глаз. Я протянул руку и коснулся её пальцем – она не пожелала
улетать. Я улыбнулся. Я вспомнил недельной давности домашнее
происшествие, когда посланный на чистку прудика двадцатилетний
мальчишка-таджик возвратился с жалобой на неизвестное «животное»,
пребольно укусившее его в воде. Я просил дать описание хищника, он как
мог отвечал мне. Выслушав, я успокоил страдальца: это всего лишь личинка
стрекозы, живущая в воде своей первой, прожорливой жизнью, дышащая
жабрами, харчащая всякую водяную-насекомую живность и, случаями,
дерзающая на головастиков и даже на мальков рыбы. «Так бывает?» -
изумился таджик, днями спросивший меня, много, по его мнению, знающего:
- А Ч
орное море тоже в Москве есть?
Я печально смеялся и отвечал правду. Суровую правду о том, что Ч
орное
море, вплотную подошедшее к Москве во времена великой Екатерины, давно,
кажется, покинуло пределы постарелой, но всё ещё Бог весть из каких
резонов молодящейся русской столицы. Ч
орное море Севастополя и Одессы, Ч
орное море Синопа и Гаджубея, оно ведь не то что Ч
орное море Сочей и Геленджика, не правда ли, а, Царскосельские орлы?..
Это
правда, правда как то, что я видел молодую стрекозу. Стрекоза сидела на
боковом, вертикальном ребре белой картонной коробки, и в её прозрачных
крыльях отражалось сизое предгрозовое небо, отражалось, давая крыльям
цвет – цвет потемнелого во времени, славного Андреевского креста.
Я – видел.